Е.Ю. Дубровская
МОРЯКИ БАЛТИЙСКОГО ФЛОТА О ПЕТРОГРАДЕ 1917 Г.

В годы Первой мировой войны моряки-балтийцы оказались в числе российских военных, которые служили на северо-западной границе империи в автономном Великом княжестве Финляндском, а в 1918 г. оставались на территории нового независимого государства. Социокультурный взгляд на проблему российской революции 1917 г. позволяет оценивать происходившее, в том числе и на Балтийском флоте, не только как борьбу политических партий. Определяя политическое пространство глазами очевидцев и участников событий того времени, можно исследовать такие важные проблемы из области военной антропологии, как воссоздание деталей быта моряков, различных аспектов флотской повседневности, выявить социально-нраственные нормы, которыми руководствовались рядовые и офицеры.

В Российском государственном архиве Военно-Морского Флота (РГА ВМФ) и Национальном архиве Финляндии удалось обнаружить неопубликованные письма читателей (около четырехсот) в адрес выходившей с марта 1917 по март 1918 г. в финляндской столице Гельсингфорсе (Хельсинки) газеты "Известия Гельсингфорсского совета депутатов армии, флота и рабочих"1. Большинство из них уже в силу самого факта обращения не к частному лицу, а в редакцию крупнейшей из газет, издававшихся в Финляндии советами и комитетами военнослужащих в период революции, посвящено вопросам политического характера. Среди них встречаются предназначавшиеся для публикации заметки, призывы, обращения и резолюции комитетов, солдатских и матросских собраний, различных комиссий, а также просьбы разъяснить на страницах газеты непонятные ее читателям явления стремительно менявшейся жизни в российской столице, в провинции, в гарнизонных городах Финляндии, на балтийских военно-морских базах.

Наряду с изучением вопроса о том, какое воздействие оказывал Петроград на развитие революции, каков отпечаток Петрограда на характере революции и чем отличалось течение революционного процесса в российской столице и в других городах и регионах страны, обращает на себя внимание проблема восприятия моряками-балтийцами главного города воюющей России как в первые годы мировой войны, так и на заключительном ее этапе2.

С началом Первой мировой войны изменилось военно-стратегическое значение территории автономного Великого княжества как по отношению к Петрограду, так и ко всей империи. В годы войны Финляндия стала местом, где первоначально ожидали высадки германского десанта и не была исключена вероятность сепаратистских выступлений внутри самого княжества3.

С точки зрения обороны империи Финляндия играла роль ближайшего прикрытия российской столицы со стороны Финского залива Балтийского моря и с северо-запада. По оценке русских военных специалистов, Балтийский флот и береговая охрана не обеспечивали надлежащей безопасности столицы в восточной части Финского залива. Сразу после объявления войны устье Финского залива за несколько часов было перекрыто минными заграждениями Центральной минно-артиллерийской позиции. Тщательное минирование акватории Финского залива и подступов к портам на целых три года спасало Петроград от угрозы вторжения германских войск с моря. Финляндская столица Гельсингфорс являлась крупнейшей среди российских военно-морских баз на Балтике. Однако удаленность Гельсингфорса от театра военных действий создавала здесь совсем иную атмосферу, чем в Ревеле (Таллинн), Турку, других приморских городах и в самой российской столице.

О таком своем разном восприятии Петрограда и Гельсингфорса вспоминала А.В. Тимирева, приехавшая в Финляндию в 1915 г. после перевода ее мужа С.Н. Тимирева на должность флаг-капитана штаба командующего флотом по распорядительной части. "Я приехала из Петрограда 1914-1915 гг., где не было ни одного знакомого дома не в трауре: в первые же месяцы уложили гвардию. Почти все мальчики, с которыми мы встречались в ранней юности, погибли. В каждой семье кто-нибудь был на фронте, от кого-нибудь не было вестей, кто-нибудь ранен. И все это камнем лежало на сердце… После Петрограда все мне там нравилось: красивый, очень удобный, легкий какой-то город. И близость моря, и белые ночи - просто дух захватывало. Иногда, идя по улице, я ловила себя на том, что начинаю бежать бегом"4.

Новейшие исследования российских историков позволяют увидеть две эти столицы глазами "человека с ружьем", служившего на северо-западной границе бывшей Российской империи во время революционных потрясений 1917-1918 гг.5

Е.С. Сенявская, рассмотрев проблему возникновения и утверждения символов и мифов войны, отмечает, что формирование героических символов как феномена массового и во многом мифологизированного сознания стало одним из ключевых идеологических инструментов воздействия на психологию личного состава вооруженных сил и общества в целом6.

Сам Петроград воспринимался военнослужащими как один из героических символов. Об этом свидетельствует, в частности, воззвание к мастеровым, обслуживавшим нужды флота, которое в середине марта 1917 г. было составлено судовым комитетом базировавшегося на Гельсингфорс линейного корабля "Андрей Первозванный". Моряки призывали мастеровых не прекращать, несмотря на перемены первых революционных дней, работ, направленных на обеспечение обороны страны: "Враг воспользовался нашим временным перерывом работ. Он собирает все свои силы для нанесения удара и для последней попытки сломить, прорвать фронт на нашем Прибалтийском побережье. Наступает час для нашего Балтийского флота отразить и отогнать врага от нашествия на столицу как на центр производительности".

Судовой комитет линейного корабля аргументировал свой призыв использованием образа российской столицы, которая должна быть надежно защищена. "Свободные граждане мастеровые, к вашему сознательному чувству взываем мы, - писали моряки-балтийцы, ссылаясь на хорошо знакомые героические символы военного времени (память о павших воинах) и новую революционную символику. "Мы достигли желанных идеалов и единогласно признали, доверились и слились с Временным Народным Правительством. Вся мыслящая Россия признала, что для осуществления идеалов свободы необходимо сломить нынешнего сильного, упорного врага - Германию. К этому нас призывают наши павшие герои во славу России. Товарищи мастеровые, вспомните, как давалась нам свобода, сколько крови мы пролили; неужели мы теперь отдадимся варвару-врагу - не для этого лилась кровь за свободу, страдали борцы, сосланные в Сибирь... Дайте возможность флоту встать на стражу столицы. Вы устали, но ведь вся Россия несет сейчас на алтарь Отечества все, что может. Наше будущее поколение не забудет трудов ваших, вечная память и слава покроет первых свободных граждан Великой России"7.

На сознание флотских меньшевиков и эсеров не меньшее, чем на большевиков, влияние оказала, если пользоваться языком источников, "борьба с рецидивами царизма". Они также искали "врагов революции", "врагов пролетариата, "провокаторов", "контрреволюционеров из стана желтой прессы", элементов, "занимавшихся клеветой и инсинуациями"8. Автор одного из писем в редакцию гельсингфорсских "Известий" призывал читателей газеты "всячески бороться с теми ядовитыми семенами, которые бросаются в толпу провокаторами". В качестве предостережения от негативного опыта недоверия специалистам - "образованным, технически подготовленным людям" он отмечал инциденты такого рода, происходившие на некоторых петроградских заводах"9.

По мере того как эйфория весны 1917 г. сменялась разочарованием многих военнослужащих и усталостью от реального хода событий, образ Петрограда все больше лишался выражения прежнего пафоса, превращаясь в свою противоположность. Город виделся рядовым матросам и особенно офицерам как пространство, откуда исходит опасность и беспокойство. В "Известия Гельсингфорсского совета" все чаще приходили письма, осуждавшие проведение манифестаций, митингов под лозунгами различных политических партий, в то время как "фронт наш прорван, на фронте льется кровь, на улицах Петрограда - кровь и по всей России - кровь…"10.

К осени 1917 г. авторы писем обсуждали вопрос о намечавшейся разгрузке Петрограда, предпринятой "с ведома и согласия демократии": "тут дело не в опасности от немцев, а в опасности от нежелательного для революции элемента. Ни для кого не секрет, что столица наша переполнена провокаторами, контрреволюционерами и просто преступниками, которые мешают революционной обороне. Если прибавить к этому добровольных путешественников, в страхе покидающих столицу (счастливого им пути!), то предполагается разгрузить Петроград как минимум наполовину. Очевидно, при такой структуре города легче будет не только оставшимся, но и всей России". В письмах чувствуется осознание неразрывной связи судьбы Петрограда с судьбой всей страны, однако очевидным было и будоражащее влияние города даже на периферийные районы, не говоря уже о расположенной в нескольких часах железнодорожного сообщения финляндской столице. "Постоянно тревожно настроенный Петроград нервирует провинцию, порождает для нее массу тревожных слухов, а это опять-таки дает работу провокаторам, - читаем в одном из писем. - В разгруженной столице легче будет ориентироваться революционной власти, у которой отпадет забота быть все время настороже в смысле разных беспорядков и волнений"11. В обстановке шпиономании военного времени у людей формировалось подозрительное отношение к окружающим, готовность к тому, что врагом мог оказаться каждый.

Автор заметки, присланной в гельсингфорсские "Известия", был обеспокоен "отсутствием необходимой сплоченности" среди петроградских рабочих. Отсутствие опыта публицистических выступлений сказывалось в употреблении им взаимоисключающих понятий, при помощи которых дана характеристика столичного пролетариата: "Часть его, более сознательная, эволюционизируется в смысле революционных (курсив мой. - Е.Д.) настроений, как, несомненно, и то, что другая часть проявляет порою безволие, граничащее с анархией. Но это уже лежит в основе нашей славянской натуры".

Наряду с крайне политизированными образами петроградских рабочих авторы матросских писем упоминали и привычные реалии хорошо знакомой им столичной повседневной жизни. Н. Матвеев, в ноябре 1917 г. поделившийся с редакцией газеты своими впечатлениями от посещения Матросского клуба в Гельсингфорсе, с негодованием писал о грубом обращении сторожей-гардеробщиков с моряками: "…от обоих сторожей полился целый фонтан слов, достойных только питерских "ванек"-извозчиков, да и то с Обводного канала"12.

Картина, рисующая петроградскую повседневность летних месяцев 1917 г., представлена в сатирическом стихотворении, присланном в газету Иваном Соломатиным, работавшим в снарядной мастерской крепости Свеаборг. Стихотворная зарисовка-карикатура озаглавлена "Сон петроградского обывателя". Подчас наивные рифмованные строки, возможно, заимствованные из другой газеты, высмеивают грубость и хамство дворников и извозчиков, недобросовестность хозяина продуктовой лавки, содержит сетования на дефицит предметов первой необходимости, неурядицы с общественным транспортом и т. д.
Вчера, мечтая о былом,
Заснул случайно крепким сном.
И вижу: жизнь идет уж вновь,
В помине нет былых хвостов,
Все люди добрые такие,
А булки стали… во какие!
Ну, словом, масленица, рай!
Идет совсем пустой трамвай!
Вхожу в магазин - ей-же-ей -
Я не видал милей людей.
Хозяин мне поклон отвесил
И вот, представьте, не обвесил!
Извозчик, - вот ведь чудеса! -
Который был лютее пса,
Везет по таксе и так мил,
Должно, на шею крест купил.
Иду, а дворник - еще чудо! -
Со мной не сделалось чуть худо,
Стоит не пьян и не грубит
И "денатуркой" не разит.
Везде порядок, чистота,
Все люди честны, простота…
Все души прямы, нет кривых,
В помине нет городовых…
Но чу, вдруг слышу крик "Долой!"
И я вскочил как чумовой…13

Матрос Сальников, служивший в Гельсингфорсе, осенью 1917 г. сообщал в редакцию "Известий" о злоупотреблениях со стороны судового комитета своего корабля, характеризуя "обратную сторону" демократизации - усиливавшееся разложение флота, который утратил единоначалие: "Вот уже девять месяцев, как совершилось великое и славное дело - переворот, а у нас на "Победителе" выбранные пять революционеров много знают и говорят, а дело общее не делают для команд, а все для себя, чтобы больше в карман положить и в Петроград съездить несколько раз. Председатель "Победителя" то и дело ездит в Петроград - своего рода чистый доход в карман"14. В этом контексте революционная столица предстает уже как центр притяжения для любителей праздного времяпровождения и стяжательства из состава выборного матросского руководства.

В письмах военнослужащих из финляндских приморских городов встречаются и сведения о преимуществах организации петроградскими военными властями повседневной жизни горожан по сравнению с жизнью населения городов Финляндии. Речь шла, в частности, о том, чтобы местные начальники последовали петроградскому опыту в случае объявления воздушной тревоги из-за налетов германских "цеппелинов". В конце сентября 1917 г. столичные газеты опубликовали инструкции для населения с разъяснением мер, необходимых в таких случаях, в том числе об условном сигнале гудками с целью предупреждения об опасности.

Происходившее в Гельсингфорсе в ночь с 3 на 4 октября 1917 г. автор одного из писем в редакцию "Известий" назвал "чисто любительской организацией воздушной тревоги". Оказывается, в ту ночь "было дано бесконечное множество гудков, это создавало паническое настроение у горожан, терзая обывательские нервы пронзительным бесконечным воем сирены". Как заявлял автор письма, сославшись на более разумную организацию проведения тревоги в Петрограде, практика военных властей в Финляндии в этом вопросе "не может быть ни в чьих интересах, кроме неприятеля"15.

Дальнейшее исследование особенностей восприятия моряками-балтийцами Петрограда 1917 г. как революционной столицы России и вместе с тем как особого города с его пестрым этническим составом, крупнейшим гарнизоном, многочисленным, но вовсе не однородным рабочим классом открывает перспективы изучения традиций городской политической культуры, значения политических символов революционной эпохи, проблем флотской и армейской повседневности в экстремальных обстоятельствах военного времени16.

1 РГАВМФ. Ф. р-315. Оп. 1. Д. 21; Национальный архив Финляндии - Kansallisarkisto (КА). Ф. Русские военные бумаги. 1970.

2 Колоницкий Б.И. Изобретения революционной традиции: случай Петрограда // Abstracts: 6

th ICCEES World Congress. Tampere, Finland, 29 July - August, 2000. Helsinki, 2000 P. 215; Он же. Погоны и борьба за власть в 1917 году. СПб., 2001; Соболев Г.Л. Петроградский гарнизон в борьбе за победу Октября. Л., 1985.

3 Шацилло К.Ф. Россия перед первой мировой войной. Вооруженные силы царизма в 1905-1914 гг. М., 1970; Luntinen P. The Imperial Russian Army and Navy in Finland 1808-1818. Helsinki, 1997; Roudasmaa S. Oulun varuskunnan historia. Kemi, 1981; Korkama E., Roudasmaa S. Tapparasta Tankkeihin: Hдmeenlinnan varuskunnan historia. Joensuu, 1988.

4 "Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…" / Сост. Павлова Т.В., Перченок Ф.Ф., Сафонов И.К. М., 1996. С. 73; Тимирев С.Н. Воспоминания морского офицера. СПб., 1998. С. 3.

5 Бажанов Д.А. 1-я бригада линейных кораблей Балтийского флота в дни Февральской революции // Вестник молодых ученых: исторические науки. 1999. № 5. С. 12-19. Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 122-132; Черняев В.Ю. Российское двоевластие и процесс самоопределения Финляндии // Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партия, власть. СПб., 1994. С. 308-323; Чистиков А.Н. Финляндия: независимость, гражданская война, отношения с Советской Россией // Интервенция на Северо-Западе России: 1917-1920. СПб., 1995. С. 159-174 и др.

6 Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М., 1999.

7 KА. Ф. Русские военные бумаги. 11970.

8 Архипов И.Л. Словари "нового политического мышления" как источник по изучению политической психологии в 1917 г. // Петербургская историческая школа. Альманах. СПб., 2002. С. 302-315; Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть: К изучению политической культуры российской революции 1917 года. СПб, 2001.

9 KА. Ф. Русские военные бумаги. 11970.

10 Ibidem.

11 Ibidem.

12 Ibidem.

13 Ibidem.

14 Ibidem.

15 Ibidem.

16 См. об этом: Дубровская Е.Ю. Символы революции 1917 года в письмах российских военнослужащих в Финляндии // Россия в XX веке: Реформы и революции: В 2 т. М., 2002. Т. 1. С. 336 -344; Ее же. Русские войска и Великое княжество Финляндское в XIX - начале XX в. // Новый часовой. 2001. № 11 -12. С. 23-35; Ее же. Российские военнослужащие в Финляндии в годы Первой мировой войны // Клио. 2001. № 3. С. 128-134.