|
«РУССКАЯ МЫСЛЬ»: Историко-методологический семинар в РХГА
Ведущий семинара – доктор философских наук, профессор РХГА Александр Александрович Ермичёв.
26 марта 2010 г. – презентация книги «О мессии. Очерки по философии культуры». Пер. с нем. – Изд-во РХГА, 2010. («Vom Messias. Kulturphilosophische Essays von R. Kroner, G. Mehlis, N. Bubnov, S. Hessen, F. Stepun», Leipzig, 1909).
Книгу представляет доктор философских наук, профессор РХГА Александр Александрович Ермичёв.
А.А. Ермичёв: Дорогие друзья, начинаем очередное заседание нашего теоретического семинара. По сложившемуся уже порядку я хотел бы объявить наше следующее заседание, которое состоится в апреле месяце – 16 апреля в 18.30. Почему 16-го апреля? Обычно мы все-таки проводим наши заседания в конце месяца. У нас бывают отклонения от этой нормы и на этот раз это такое же отклонение. Дело в том, что на апрельское заседание к нам согласился приехать Алексей Павлович Козырев. Специалисты по истории русской философии хорошо знакомы с ним по его многочисленным публикациям, начиная от журнала «Вопросы философии» и завершая, предположим, такими сборниками, как «Леонтьев: pro et contra», изданном в нашей академии, а также первый том «Булгаков: pro et contra». Алексей Павлович Козырев работает в московском университете и является заместителем декана. Я разговаривал с ним две недели тому назад; он совершенно твердо обещал приехать и выступить. К сожалению, сейчас не могу сказать тематику: что-то из репертуара русской религиозной философии начала XX века.
Выход этой книги был небольшим эпизодом в истории немецкой философии и русской философии – даже практически незамеченным. Была всего лишь одна рецензия на эту книгу. Однако этот небольшой эпизод был предупреждением другого, более основательного, более весомого события в истории русской, немецкой и будет правильно сказать – в истории европейской философии начала XX века. То другое событие, которое я оценил сейчас столь высоко – это появление международного журнала по философии культуры, который носил именование «Логоса». Так вот, ровно сто лет тому назад, в апреле месяце 1910 года, у нас в России, в Москве, и в Германии, практически одновременно появились два издания этого международного журнала, русское и немецкое. И этим дело не ограничилось. Были переговоры относительно издания такого же журнала в американской, в английской, во французской редакциях. Должны были состояться эти издания, но, к сожалению, не состоялись. Зато они состоялись в Италии, и, представьте себе, в Австро-Венгрии, точнее, в Будапеште. Под руководством известного Георга Лукача вышел первый номер журнале «Salem» – «Дух», который должен был повторить структуру уже состоявшихся двух изданий. На то время это событие исключительное. Речь идет о международном журнале, который бы работал по единой программной установке, когда бы национальные издания перепечатывали основные статьи, появившиеся в других национальных изданиях. Таким образом, предполагалось создать некую мировую республику философов, которые бы внушили идеи разумного и гуманного, социального и культурного развития всем остальным людям, и, в конечном счете, пропагандировали идею сверхнационального, но не космополитического единства человечества. Сейчас я зачитаю последнее предложение в редакционной статье русского издания «Логоса»: «Сознавая и созидая по мере сил своих всю полноту школьных культурных и национальных мотивов как всеобъемлющую полноту общечеловеческой традиции, мы охватываем тем самым всю бесконечность мирового разума и проникаем вглубь Божественного Логоса».
Что касается появившегося в России «Логоса», то этот журнал произвел всем известный скандал, связанный с выступлением Эрна. Однако, сторонники «Логоса», Борис Валентинович Яковенко, Сергей Иосифович Гессен говорили о плодотворности существовании «Логоса» в России. Они написали о том, что противоборствующие стороны – религиозные метафизики и идеалисты – обогащают друг друга, дают друг другу материалы для продумывания и, следовательно, для совершенствования своих теоретических позиций. Они указывали на положительные результаты сосуществования идеалистического «Логоса» и религиозно-метафизической философии в рамках одной культуры и небольшого периода времени с 1910 по 1914 гг. К числу этих положительных результатов они относили франковскую работу «Предмет знания», ильинскую работу о философии Гегеля, говорили о внедрении мотива гносеологии, теоретических мотивов в философию Булгакова, Флоренского и др. Таким образом, они положительно решали вопрос о значении немецкой инъекции в русское философствование. Здесь, правда, возникает один вопрос: а велика ли собственно заслуга «Логоса» в обогащение русской религиозной философии теоретической проблематикой более свойственной западноевропейской философии? На этот вопрос я позволю себе ответить в конце своего выступления.
Однако продолжим разговор о «Логосе». Нынешние исследователи очень высоко ценят роль этого журнала в русском философском развитии. Кого я имею в виду, говоря о нынешних исследователях? Это Модест Алексеевич Колеров, Николай Сергеевич Плотников, Виталий Куренной, Игорь Молчанов, Ирина Борисова, Анна Резниченко, это всё москвичи. Они ценят «Логос» за то, что в нем дана философия как таковая, которая растет по своим имманентным законам независимо от того, в какой среде она существует. К этой оценке добавлю определение социально-культурной функции философии, как ее видели Гессен и Степун в редакционной статье: «Свободная сама, – т.е. автономная философия, развивающаяся благодаря своим внутренним закономерностям (А.Е.) – свободная сама она освобождает культуру, находя для каждой ее сферы свои собственные границы». Таким образом, оценка существования русского «Логос» а в русской истории философии высока как со стороны апологетов «Логоса» и участников этого проекта, так и со стороны многих современных исследователей истории русской философии.
В этом вот кружке и была написана эта книга. Федор Августович Степун с удовольствием и с увлечением рассказывает о том, как писалась она. Руководил занятиями Сергей Иосифович Гессен, который приходя в квартиру, к Степуну или Кронеру, где они собиралась, заявлял: «Философия объявлена в опасности, мы заседанием непрерывно». Сборник писался с вдохновением, почти с восторгом в убеждении, что из скромного начала выйдет настоящее дело. Что за «настоящее дело»? Выйти из кризиса европейской культуры: европейская культура впадает в некий коллапс, нужно выйти из этого состояния. И вот в сборнике даются очерки о тех, которые в прошлом когда-то мучился муками спасения человечества, поисками общего воззрения на жизнь и уходил, предложив какой-то рецепт человечеству. И Николай Николаевич Бубнов нарисовал портрет Фихте, Георг Мелис – Конта, Федор Августович Степун – Соловьева, Сергей Иосифович Гессен – Герцена. А Рихард Кронер предпослал эти очеркам «Листок из блокнота нашего времени», в котором пояснил замысел этого сборника.
Когда они предлагают в качестве подзаголовка «Очерки по философии культуры» они тем самым сразу же обозначают свою удаленность от религиозной позиции. Они дистанцируются от религиозного содержания представления о мессии. Их понимание мессии идет вполне в рамках культуры. Речь идет о великих обновителях мысли, о том, что любой народ исполняет свое культурное предназначение через действие выдающихся личностей. И вот русским обновителям человечества отведено два очерка из четырех, потому что в России глубины мистики сохранили творческую силу, и пророческая тоска по новой правде звучит сильнее, чем на Западе.
Исследователи – более поздние и сами авторы сборника – все-таки отмечают присутствие в нем подсудной, затаенной тяги к религии. Степун, например, пишет: отрицание культуры XIX века вело к религиозной и даже к христианской позиции в историософии. Гессену воплощение «Логоса» в философии многоязычных журналах представлялось чем-то вроде трансцендентального Троицина дня. Евгения Герцык, одна из замечательных женщин русского духовного ренессанса, чьи духовные и душевные качества так высоко оценил Бердяев в своей книге «Самопознание», пишет: «они не “выродки рационализма”, так их обозвал Владимир Францевич Эрн, они сыны взбунтовавшиеся, верящие в творчество, а не в покой седьмого дня». Или Флоровский, наконец: «Такие книги как “Предмет знания” и “Логика” Когена читались в качестве практических руководств для личных упражнений, точно аскетические трактаты. Гносеологическая критика была методом духовной жизни». И Кронер в своем «Листке из блокнота» объясняет, что «сегодняшнее состояние мысли, сегодняшнее состояние культуры, которой чужды метафизические запросы, которой чужд платонический эрос, нынешняя культура, которая преодолевает дух религии как наследие детского возраста, нынешняя секуляризированная, культура, в которой наблюдается экспансия естествознания без общего смысла ее существования делает людей машинами. Нужно как-то выбираться из того положения». И вот авторами этого сборника овладевает самый настоящий энтузиазм, потому что речь шла о мировом спасении. Они грезят о журнале, который будет регулярно и систематично в различных странах Европы продалбливать идею философизации и гуманизации культуры, и этот журнал они назовут «Иоанном». По этому названию видно, что претензии у них были довольно значительны.
Что касается этих замыслов, то другой их учитель Вильгельм Виндельбанд, сказал: «Вы назвали вашу тетрадочку “О мессии”, свой журнал вы хотите назвать “Логосом”, будьте осторожны, вы еще причалите у монахов». Виндельбанд полагал, что проблемы религиозные – суть сокровенные и сугубо личные проблемы отдельного человека.
Таким образом, создавая брошюру, они приходят к необходимости перестать говорить и начать делать дело. И этим делом и должен быть этот журнал. Наиболее существенным событием в процессе подготовки этого журнала к выпуску было совещание на квартире Генриха Риккерта во Фрейбурге. Инициаторы журнала пригласили на совещание немецкого издателя Пауля Зибека, и должны были уломать его на согласие потратиться на издание нового журнала. Для того, чтобы придать вес и солидность своему мероприятию издатели заловили случайно оказавшихся во Фрейбурге в это время замечательных представителей петербургской культуры – Дмитрия Сергеевича Мережковского с Зинаидой Николаевной Гиппиус и, разумеется, с Дмитрием Владимировичем Философовым. Кроме этого, они прихватили Льва Исааковича Шестова и еще Дмитрия Евгеньевича Жуковского. Жуковский, возможно, известен многим из здесь присутствующих, во-первых, как муж Аделады Герцык, а во-вторых, как книгоиздатель. На его счету издания нескольких книг Куно Фишера и он же финансировал издание известного сборника «Проблемы идеализма». Долгое время никак не могли определить дату этого совещания. Но я сейчас совершено определенно могу сказать, что это совещание состоялось 30 мая 1909 года. Об этом я сужу по письму Зинаиды Николаевны Гиппиус Валерию Яковлевичу Брюсову. В своем письме, датированном 29 мая, она пишет: «Здесь Шестов, сын Гессена и всяческая философия. Завтра…» т.е. 30 числа «…пойдем к Риккерту в гости. Я бы предпочла ему море и стихийное отупение отдыха».
Довольно интересны подробности этого совещания. Лев Исаакович Шестов пишет Ремизову: «Во Фрейбурге были Мережковские, две недели прожили, мы с ними у Риккерта были на заседании по поводу устройства международного философского журнала. Было много немцев, да и нас было немало: три Мережковских, считая Философова, Гессен, Степун, Жуковский, да я. Из наших один Философов разговаривал, но неудачно задел Авенариуса, учителя Риккерта. Риккерт вступил и даже запальчиво». «Нет-нет, – продолжал Шестов комментировать свои впечатления, – нам с немцами не по пути: что немцам здорово, то русским смерть. Вчера я пытался это развить у Риккерта во Фрейбурге, но поддержал меня один Мережковский, а молодежь наша меня чуть не заклевала. Знаменитый профессор мало понравился нам. Мережковский сразу обнаружил в Риккерте профессорское безразличие к судьбам церкви и религии. Риккерту и его свите приват-доцентов горячее заявление во славу прародимого хаоса казались просто нарушением добрых академических приличий, что, как выразился впоследствии один из молодых немецких сотрудников журнала: “Варварам просительно”». И еще последний эпизод. Андрей Белый передает (я думаю, что это со слов Федора Августовича Степуна – А.Е.) диалог между Мережковским и Риккертом. «Мережковский умел голосить и молчать, говорить не умел он. Посетив тихий Фрейбург, он грозно рычал на философа Генриха Риккерта, тихого мужа: “Вы, немцы, мещане, а русские, мы, мы не люди – мы боги или звери. А философ страдающий боязнью пространства признавался Степуну, что от этого рыка не мог долго он опомниться: “Вы русские странные люди”». Но главное дело было сделано: Зибека уговорили на издание нового журнала.
Состоялось совещание, был заключен с Зибиком вполне приемлемый договор, и «Логос» в Германии пошел. В Германии он существовал с 1910 по 1933 год, пока он не был преобразован в другой журнал, а Кронер был уволен с должности редактора из-за своего еврейского происхождения. В это же время, как я говорил, в апреле 1910 года пошел журнал и в России.
Надо сказать, что извещение о том, что в России должен выйти новый журнал, появилось значительно раньше его действительного выхода. В декабрьском номере своего журнала «Русская мысль» Петр Бернгардович Струве среди прочего, в одной из заметок написал одобряющие слова по адресу предстоящего выхода этого журнала. «Русской философии вообще, философии культуры в частности до сих пор не доставало, в общем и целом, критического и в истинном и лучшем смысле позитивного духа. В этом отношении мы еще должны многому учиться на Западе, где критический дух есть плод многовекового развития культуры и науки. В русских умах есть какая-то философская свежесть, которой часто изумляются и восхищаются более культурные и дисциплинированные иностранцы. Но для того, чтобы пустить в ход эту свежую силу необходимо ее дисциплинировать и настоящим образом ввести в русло русской мысли».
О том же написал Дмитрий Владимирович Философов: «Для русского интеллигента хорошая школа под руководством немецкого присяжного метафизика очень полезна. Мы все любим разрешать мировые задачи без достаточной философской подготовки, мы все гениальничаем самоучкой, кустарным способом. Немецкая выучка, прилежное изучение логики и теории познания смягчают строительный пыл, охраняют от слишком скороспелого создания всеобъемлющей системы. Пройти школу Риккерта или Виндельбанда наверное даже для людей не намеренных посвятить себя всецело философии, мышление дисциплинируется, искореняется поверхностный дилетантизм и приобретается через серьезное отношение к Западу». Русское издание «Логоса» выходило при одном из замечательных русских книгоиздательств, символистском издательстве под названием «Мусагет». Организаторами этого издательства были Белый, Эмилий Карлович Меттнер и целый ряд других замечательных людей. «Мусагет» – это другое имя Аполлона, предводителя муз. Такое название для издательства было избранно для того, чтобы противопоставить себя господствующей в русской философии и искусстве и культуре духу дионисизма, дионисийства. И основной замысел «Мусагета», как это было написано в программном заявлении издательства такой: «Служение культуре, воздвижение статуй, пусть даже идолов, статуй культуры существующей и чужой, которая, разумеется, в отдаленном будущем должна определить социально-политический строй, а не определяться им».
Что касается «Логоса» и его истории – это не сегодняшняя тема. Когда у нас в мае месяце будут Свято-Троицкие Чтения, то есть замысел организовать специальную секцию истории русской философии, на которой рассмотреть состояние немецко-русских философских связей в начале XX века в связи с исполняющимся столетием выхода «Логоса». Так что это, в общем-то, тема не сегодняшнего.
Тем не менее, я хотел бы возвратиться к вопросу о заслуге «Логоса» перед русской философией, т.е. к тому вопросу, который я поставил в начале своего выступления. И здесь я хотел бы сказать, что эти заслуги журнала перед русской философией – как бы это поделикатнее сказать? – не то что они вымышлены, а, быть может, они, скорее, существуют как-то особенно. Что я имею в виду, говоря это? Я имею в виду то обстоятельство, что скандал, который «Логосу» устроил Валентин Францевич Эрн на страницах «Московского еженедельника», сразу же выдвинул «Логос» на первое место среди других западнически ориентированных институтов русской философии начала XX века. Грубо говоря, значение «Логоса» было увеличено рекламой Эрна. А на самом деле, начало XX века – это, так сказать, тотальная европеизация русской жизни. И эта европеизация охватила низовые структуры, «Логос», конечно, был одним из элементов этого процесса. В самом деле, если мы возьмем учебные планы университетов начала XX века – киевского, московского, петербургского, то буквально их учебные планы пронизаны именами современных европейских философов, по которым ведутся специальные курсы лекционные или семинарские, буквально пронизаны! Именно на это время попадает пик переводов европейской философской литературы в России. Именно на это время выпадают приезды знатных иностранцев в России, ну, в частности, Германа Когена. Таким образом, если Логос и действительно сыграл значительную роль, то только общем контексте европеизации русской философии. Если говорить об институтах, которые определено заявили о себе как об институтах ориентированных на научную философию, то мы можем сослаться на два философических общества, которые существовали в Санкт-Петербург – это философская общество при университете, руководимое Александром Ивановичем Введенским и философское собрание, которым руководил Сергей Иосифович Гессен здесь же, в Петербурге. В Москве существовало помимо Религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева не менее трех философских обществ, опять же ориентированных на научную философию. Конечно же, «Логос» необходимо рассматривать как один из элементов этого процесса. Для него были созданы определенные преимущества, и эти преимущества были созданы, пиаровской компанией Владимира Францевича Эрна и последующей за этим полемикой между Эрном и Франком и разного рода полемическими выступлениями авторов «Логоса» против Эрна.
Вот, соответственно, вся история этого сборника. Из этого малого дела может выйти большое дело – думали молодые люди, замышляя сборник «О Мессии» и параллельно замышляя журнал «Логос». Действительно, так оно и состоялось, и это конечно очень замечательно.
Таким образом, 1910 и 2010 год нас просто-напросто обязывает вспомнить о «Логосе» как последнем, перед народной революцией 1917 года эпизоде непрекращающегося и благотворного воздействия немецкой философии на русскую философию. А оно именно таково, начиная с XVIII века со времени образования кафедры философии при Академии Наук, основанной Петром Великим и до 1910-14 годов, немецкая философия оказывала благотворное воздействие на русскую философию.
В предлагаемой книге помимо перевода текста также даны отрывки из книги Степуна «Бывшее и несбывшееся», фрагмент из выступления Струве Петра Бернгардовича, практически неизвестная статья Философова о Фрейбурге и журнале «Логос», малоизвестная статья Степуна «Два Гейдельберга» и обширные примечания.
Спасибо за внимание!
(Аплодисменты)
ВОПРОСЫ
А.А. Ермичёв: Спасибо! Теперь я вступаю в свои права председателя нашего собрания и прошу задавать докладчику вопросы, если они будут. Прошу Вас, Олег Викентьевич, пожалуйста!
О.В.: Ананьев: Александр Александрович, во-первых, я благодарю вас за богатый по содержанию доклад. А во-вторых, у меня два вопроса. Первый вопрос. Чем Вы объясняете, что все благие лозунги и попытки объединить многообразие теоретической и мировоззренческой позиции русской мысли как единственного пути выхода из российского и мирового кризиса потерпели неудачу? Это первое, и второе. Не кажется ли Вам, что когда Вы говорите о тотальной европеизации русской мысли начала века, надо здесь рассматривать ее диалектически, т.е. вместе с тотальным вызовом Европе через идеи идентификации и модернизации России.
А.А. Ермичёв: Что касается первого вопроса, в ближайшем журнале «Вестника РХГА» будет довольно большое количество страниц, посвященное журналу «Логос», и, в частности, там будут помещены три неизвестных письма Федора Августовича Степуна Борису Валентиновичу Яковенко 1944 года. Федор Августович Степун пишет из Германии Яковенко в Прагу и вспоминает о той прекрасной юношеской поре, когда они ходили по улицам ночного Фрейбурга и горячо рассуждали о своих замечательных планах по созданию журнала и спасению мира от грозящей катастрофы. И что же мы теперь видим, спрашивает Степун? Кронер в Америке, он, хотя физически жив, но духовно уже умер. Гессен не знаю где. Что касается Мелиса, то Мелис к этому времени давным-давно живет в Италии и стал уже апологетом итальянского фашизма. Один только Бубнов, кажется, прожил хорошо. Бубнов в 1922 году принимает немецкое подданство, а во время гитлеризма руководит институтом переводчиков при Славянском институте в гейдельбергском университете. Для кого он готовил переводчиков совершено понятно. Таким образом, речь идет о том, на какой основе достигать единства многообразия русской мысли. Видимо, у человека такая судьба, он идет, спотыкаясь и поднимаясь, и всегдашние надежды человека на человеческий разум всегда его обманывает, потому что история хитрее нежели то, что может выдумать человек. Это вот ответ на первый вопрос, извините, что я вдался в мировоззренческую часть при этом ответе.
Что касается Вашего второго вопроса, то я бы сказал таким образом. Одновременно с европеизацией русской философии происходит утверждение в ней тех разработок, которые руководствуются представлением о Божественном Логосе как принципе организации мира. Т.е. русская религиозная философия в это время, обогащаясь элементами европейской философии, становится более крепкой, более мускулистой я бы так ответил, не уходя в сторону модернизации. Еще, пожалуйста, какие вопросы
О.В.: Ананьев: Можно дополнить? Как Вы относитесь к всеединству мысли по, предположим, Владимиру Соловьеву? Это утопия?
А.А. Ермичёв: Ну, скажем, регулятивный идеал. Пожалуйста, Борис Вениаминович.
Б.В. Иовлев: Я хочу спросить, видите ли Вы хоть какие-то следы существования «Логоса» в сегодняшней духовной ситуации в России в начале XXI века? Что было бы, если бы «Логоса» не существовало? Что бы изменилось сегодня? Не является ли «Логос» прошлогодним снегом? Вот за окном огромные сугробы, скоро через несколько месяцев их не будет и это будет прошлогодний снег.
А.А. Ермичёв: Борис Вениаминович, мне кажется, что все-таки главное в содержании «Логоса» это отстаивание позиции рациональной научной философии в той мере, в какой она существует сегодня и просто в той мере она не может не существовать, извините меня. Она просто не может не существовать. И отсюда ценность «Логоса» как способность русских к восприятию рациональной философии как своей философии. Пожалуйста!
Р.Н. Дёмин: Спасибо большое за доклад. Скажите, пожалуйста, Александр Александрович, а почему Мелис выбрал Конта? Это звучит с контексте того, чем они занимались странно.
А.А. Ермичёв: Сейчас одну секунду, я, пожалуйста, смогу ответить на этот вопрос. У меня есть справка – биография Мелиса и там… Я отвечаю уже на этот вопрос, даже не найдя еще этой справки о Мелисе. Мелис в своей статье о Конте показывает, как националист Конт приписывает Франции освобождающее действие для всего человечества и надеется что французы, восприняв его концепцию, во
т эту функцию выполнят значительно лучше. А что касается другого обстоятельства, то Георг Мелис защищал во Фрейбурге диссертацию «Философия истории Конта», это было в 1909 году, и в 1909 году вышел этот сборник. Вероятно, здесь произошло какое-то наложение.
Р.Н. Дёмин: Спасибо!
А.А. Ермичёв: Пожалуйста, еще какие вопросы.
Вопрос: Александр Александрович, вкладываете ли Вы символический смысл в название столь претенциозное «О мессии»? Кто мессия? Не авторы ли сборника и будущего журнала «Логос»? Не они ли должны спасти? Или это просто красивая фраза?
А.А. Ермичёв: Да, речь идет, конечно, не о Иисусе Христе, не о Сыне Божием. Речь дет о тех, кто, осознав в свое время те или иные несчастные состояния страны или человечества в целом, пытался противостоять этому своими призывами к разумности и гуманности – вот только это. Я еще раз перечислю героев этого сборника: Фихте, Конт, Соловьев, Герцен. Вот эти вот имена.
Вопрос: Роль Герцена, его фраза о том, что я как настоящий скиф с удовольствием хотел бы видеть крушение этого мира (1). Эту фразу Иванов-Разумник приводит в известной критике философа …
А.А. Ермичёв: Ну да, конечно, это есть у Герцена конечно. Ну, знаете, в данной статье, Герцен рассматривается как проповедник теории русского социализма, который может вытянуть Европу.
Р.Н. Дёмин: А нет каких-либо современных параллелей между немецко-русскими связями?
А.А. Ермичёв: Не могу сказать, здесь есть люди, больше знающие современное деловое состояние русско-немецких связей. Не могу ответить, Ростислав Николаевич, на этот вопрос. Если нет вопросов, тогда спасибо вам за выслушанное сообщение.
Из зала: Поздравляем!
А.А. Ермичёв: Спасибо! Нынешнее заседание закончено, всем большое спасибо, имейте в виду 16 апреля!
(1) «Я, как настоящий скиф, с радостию вижу, как разваливается старый мир, и думаю, что наше призвание – возвещать ему его близкую кончину» // Герцен А. И. Былое и думы. Часть пятая. Париж-Италия-Париж (1847-1852). Гл. ХLI.
Фотографии Олега Хмельницкого
Запись и расшифровка диктофонной записи Наташи Румянцевой
Благодарим за помощь в подготовке этого материала Александра Александровича Ермичёва СЛУШАТЕЛИ  
  |
Книга, которую я сегодня вам представляю – «О мессии» – вышла четыре часа назад. Мне позвонил Владимир Николаевич, редактор нашего издательства, и сказал, что книга вышла, и ее сейчас везут из типографии сюда. 
Но начинался «Логос» с книжки, которую я сейчас вам продемонстрировал, с книжки «О мессии», которая была задумана, написана, и осуществлена так называемым гейдельбергско-фрейбургским содружеством немецких и русских студентов. В это содружество входили следующие люди: Рихард Кронер, известный позднее неогегельянец, Георг Мелис, Арнольд Руге, ныне забытый представитель немецкой философии. И, кроме этого, было четыре русских студента: Сергей Иосифович Гессен, Федор Августович Степун, Николай Николаевич Бубнов и Борис Валентинович Яковенко. В подавляющим большинстве своем они были учениками Виндельбанда и потому звались «виндельбандитами» в студенческой среде. А само содружество, которое первоначально пыталось осваивать немецкую неокантианскую философию в двух ее разновидностях, курировалось Генрихом Риккертом, который был для них старшим товарищем. Русские студенты жили во Фрейбурге или в Гейдельберге и жили, как правило, по соседству – городки-то небольшие. Они с удовольствием посещали в Гейдельберге «Вальдфриден», т.е. «Лесной покой», или «Лесной мир», виллу, где все комнаты снимали русские студенты эссеровской принадлежности, в частности, знаменитый эсер Зензинов. Все они ходили на Мерцгассе – Мартовский переулок 4, где была читалка Пирогова, основанная нашим Николаем Ивановичем в 1852 году. В этой читалке Пирогова их доброжелательно встречала заведующая библиотекой народоволка и эсерка Наталья Осиповна Коган-Бернштейн и также доброжелательно встречала ее помощница и по совместительству провокатор Зинаида Федоровна Жученко, засланная русским жандармским отделением в Гейдельберг. В этой читалке Федор Августович Степун выступал с публичной лекцией о «духовной немощи русской революции». Вместе они написали брошюру, о которой сейчас и идет речь. Они же задумывали одновременно с этой брошюрой написать еще книгу о любви. Евгения Герцык писала Вячеславу Иванову: «Теперь же они заняты книгой с пятью речами о любви. Вчера приходил к нам читать свою речь представитель мистического взгляда на любовь, один молодой русский, Степун, возражавший Вам в прошлом году в Москве. Пышным немецким языком написано идеалистично и наивно». 
Я кончаю свое выступление. Готовясь вчера к нему, я вдруг подумал: а почему я говорю только об одной замечательной для истории русской философии дате 1910 года, связывая её с журналом «Логос»? А разве не было другого замечательного события 1910 года, которое тоже самым существенным образом повлияло на характер русской философии? Я имею в виду образование книгоиздательства «Путь», руководимого самой прекрасной женщиной России Маргаритой Кирилловной Морозовой, Евгением Николаевичем Трубецким и целым рядом других выдающихся мыслителей религиозного толка – Бердяевым, Булгаковым и Эрном. Почему же я о них не говорю? А об этом надо говорить и вот почему. Анализируя теоретическое содержание выступления Эрна против «Логоса», я бы хотел заметить, что главное в его выступлении – определение рацио как «разума в среднем разрезе» совершенно ликвидирует какие-либо теоретические достоинства его критики европейской философии. И, следовательно, у Эрна мы видим только один напор и одну позицию – славянофильскую, которая должна устоять перед напором европеизации России. «Логос» особенно значим не столько как философское, сколько общекультурное событие, будучи звеном в последнем противоборстве славянофильства и западничества в дореволюционной России.
