Доклад

Борьба за логос, настоящую философию и образование

А.Н. Муравьев: Уважаемые коллеги, как соведущий, я должен предоставить слово себе: Андрей Николаевич Муравьёв, доцент Российского государственного педагогического университета имени А.И. Герцена.

Сразу хочу извиниться за то, что тема, означенная в программе нашей конференции, мною изменена. При подготовке семинара более двух месяцев назад я думал выступить перед вами более академически и поэтому заявил тему «О способах рецепции содержания немецкой философии русской мыслью XIX-XX вв.». Однако характер материала, с которым мне пришлось иметь дело, побудил отклониться от первоначально плана, тем более что о способе восприятия содержания немецкой философии русской мыслю я уже высказался в этом зале во время обсуждения доклада Дмитрия Кирилловича Бурлаки, посвященного этой рецепции (1). Все желающие познакомиться с моей точкой зрения на этот предмет могут сделать это, зайдя на сайт семинара «Русская мысль». Я коснусь этого предмета и сегодня, но лишь скользь, потому что тема, на которую натолкнула меня полемическая реакция В.Ф. Эрна на появление журнала «Логос», звучит таким образом: «Борьба за логос, настоящую философию и образование», ибо, на мой взгляд, формула «Борьба за Логос» имеет более широкое значение, чем подразумевал ее автор.

Начну с последнего пункта, ибо он является самым злободневным и напрямую смыкает наши сегодняшние заботы с проблемами столетней давности.

Злокачественный характер текущего момента в истории нашего образования состоит в том, что при официальном количественном благополучии ситуация в этой сфере с каждым годом стремительно ухудшается. По видимости успешно проводится образовательная реформа, сознательной целью которой является стандартизация российского образования по американско-европейскому образцу, принятому в прошлом веке, а на деле в результате этих усилий происходит быстрое разложение и тем самым уничтожение образования как единого процесса развития человеческого духа – процесса формирования разумной логики мышления. Искусственную и потому губительную «модернизацию» несколько замедляет лишь естественный консерватизм, присущий образованию как общественному институту. Поскольку же итогом всего образовательного процесса выступает философское образование, более всего от происходящих перемен страдает именно оно. Конечно, не случаен тот факт, что по мере удаления от времени неограниченного господства в СССР марксизма-ленинизма, в составе которого философия признавалась первой наукой, сохранение дисциплины с этим названием в высшей школе все более радикально ставится под вопрос. Нельзя не заметить, что радикальность вытеснения философии из учебных программ лишь отчасти объясняется неоспоримым догматизмом ее преподавания в советский период российской истории и растерянностью нашей философской общественности после неожиданного для многих крушения материального базиса ортодоксальной марксистской идеологии. Освобождающееся место решительно занимают прагматическое здравомыслие и, в качестве его необходимого дополнения, не менее ортодоксальный религиозный догматизм. Эта откровенно-реакционная тенденция грозит полным исключением из процесса образования духа всего, что связано с его высшей целью – философским познанием истины, ибо с точки зрения рассудочного рационализма и иррациональной веры такое познание не представляется возможным.

В столь опасной ситуации обращение к содержанию и причинам разгоревшейся век назад полемики между сторонниками журнала «Логос» и издательства «Путь» весьма актуально, ибо позиции спорящих ныне пользуются гораздо более широким признанием, чем тогда, когда вновь, после спора «западников» и «славянофилов» в середине XIX в., вспыхнула борьба между ними. Не уяснив того, что действительно сказалось в идейном столкновении молодых мыслителей начала прошлого столетия, верно названном одним из них «борьбой за Логос», мы не выясним, на какой путь сегодня необходимо встать в первую очередь российскому философскому образованию, чтобы образование в целом у нас не деградировало окончательно, а, напротив, смогло осуществить свое высшее – разумно-логическое – предназначение. Для этого требуется ответить на вопрос: каково действительное отношение рацио и логоса, т.е. науки, религии и философии? Таково ли оно, каким казалось Владимиру Францевичу Эрну и его оппонентам – прежде всего, Борису Валентиновичу Яковенко? Попытаюсь дать сжатые ответы на эти вопросы, которые отнюдь не утратили своей остроты, опустив ради краткости все исторические детали полемики (тем более что они хорошо известны присутствующим) и сосредоточась на ее сути и результатах.

Первым прозвучит ответ на второй вопрос, ибо этот ответ – однозначно-отрицательный и сформулировать его можно просто. Отношение рацио и логоса, т.е. науки, религии и философии в действительности не таково, каким оно представлялось Эрну, Яковенко и их товарищам. Однако именно потому, что каждая из спорящих партий тяготела к такому представлению об этом отношении, которое было противоположным другому, в их полемике сказалось действительное противоречие, таящее в себе истину. Поэтому обе партии были правы в критике недостатков друг друга и не правы по существу дела, в силу чего их противоположные представления (точь-в-точь как тезис и антитезис кантовских антиномий) никак нельзя синтезировать, примирить друг с другом. Так, Б.В. Яковенко безусловно прав против В.Ф. Эрна в том, что систематическое развитие философии как науки нельзя отрывать от исторического развития философии в целом, в том числе от новой и в особенности от классической немецкой философии, а последний безусловно прав против своего оппонента в том, что современная им обоим немецкая философия является не развитием живого антично-христианского Логоса, а мертвящим меоническим рационализмом. Но из этой отрицательной правоты спорящих с необходимостью следует неприемлемый для них обоих положительный вывод, что отнюдь не Кант и Гегель ведут к Круппу, а именно Риккерт и Коген. Эта патовая ситуация возникает потому, что противоречие, содержащееся в противоположных представлениях и полемически выраженное в антиномической форме, требует разрешения методом, которым не владеет ни одна из противоборствующих сторон.

Оттого-то, если сегодня приходится обращаться к страницам, где разворачивается эта полемика, то впечатление получается двойственное – одновременно мучительное и отрадное. Отрадное потому, что в споре противников явно содержится истина, причем в готовом для ее познания виде противоречия. Мучительное же из-за того, что спорящим явно недостает одного, но зато самого главного, решающего – логического метода развития собственного противоречия истины в разумном мышлении, т.е. настоящей философии. От этого указанное противоречие остается безысходным и становится непереносимо-тягостным. Подобное мучительно-отрадное впечатление производит и поэзия Александра Блока, этого угрюмого дитя добра и света, алчущего торжества свободы тогда, когда время ее торжества еще не пришло. Такова, впрочем, вся крайне противоречивая эпоха так называемого «Серебряного века», меланхолической ностальгией по которому болеет образованное сознание многих наших современников. На самом же деле он был лишь пережившим себя XIX веком – веком, по характеристике Блока, железным, к тому же уже насквозь проржавевшим. Поэтому для того, чтобы обнаружилась та истина и красота, которой эта эпоха была чревата, пришлось стереть все ее черты, ибо они все оказались случайны, т.е. ложны и безобразны. Всеобщее противоречие эпохи (противоречие, если выразиться словами Эрна, рацио и Логоса, феномена и ноумена, конечного и бесконечного, меонического и онтологического, т.е. отрицательного и положительного, иными словами, противоречие рассудка и разума) было выражено ее мыслителями сугубо партийно, т.е. лишь частичным, особенным образом – как абстрактное тождество или, что по сути то же самое, абстрактное различие между философией и наукой, с одной стороны, и философией и религией – с другой. Поскольку в обоих случаях способ их мысли не был разумен, ибо не шел дальше представления и рассудка, постольку в целом результат этого схоластического спора pro et contra вышел исключительно отрицательным: из него получилась не настоящая философия, а ни то, ни сё – нечто среднее между философией, религией и наукой. Именно в силу этого недоразумения указанное противоречие эпохи не могло быть свободно осознано и теоретически разрешено ни одним из ее мыслителей и нашло свое необходимое практическое разрешение в стальных грозах первой мировой войны и вспыхнувшей от ее огня русской революции. Тем самым свершилось пророчески предсказанное Блоком возмездие: пробило двенадцать и время эпохи кончилось навсегда. Те ее мыслители, которые пережили эту трагическую развязку и уцелели после первого акта страшного суда истории, либо сами покинули Родину, ощутив свою ненадобность и неуместность, либо были вынуждены покинуть ее на известном пароходе. Этот пароход тоже не вполне верно называют сегодня «философским», ибо на нем находились не настоящие философы, а лишь деятели философской культуры. Как и русские литераторы той поры, они были не врачами, а болью – выразительными симптомами болезни роста философского духа на русской почве, персонификациями его потенциальной мощи и актуальной немощи. Поэтому надо признать, что их исход, конечно, замедлил развитие философии в России, но отнюдь не исключил его.

Теперь можно дать ответ на первый вопрос, развернув его в три следующих вопроса. Каков истинный, ноуменальный исход полемики сторонников «Логоса» и «Пути»? За что они боролись в действительности, а не в своих представлениях? Какой урок сегодня, спустя целый век, мы можем и должны извлечь для себя из их спора и личных судеб? Полагаю, что этот урок уже ясен: действительное отношение логоса и рацио, разума и рассудка, философии, религии и науки не исчерпывается рассудочной рефлексией, сводящей его или к тождеству находящихся в отношении моментов, или к их разности. «Или-или» здесь, как и везде, – от рассудка, т.е. от лукавого, а вовсе не логичного способа мышления, каким он сам себя считает. Поэтому положительным результатом борьбы абстрактных представлений рассудка о себе и о разуме, т.е. о логосе, является не победа одного из этих представлений над другим (это было бы как раз пирровой победой), а их взаимное отрицание в логический метод разумного мышления истины – в настоящую философию как науку. Истинный разум, осуществляющийся в ней, не есть лишь отрицательная, диалектическая противоположность рассудка, ибо он включает рассудок в себя как свой необходимый момент и только тем самым выступает как положительный, т.е. не безрассудный, а рассудительный разум, или дух как таковой. Поэтому философия как логическая наука разума не противопоставляет себя ни рацио эмпирических наук, ни Логосу религиозного откровения, но и не совпадает с ними, а, напротив, сознательно развивает их конечное и бесконечное содержание в форму системы своих собственных определений истины, т.е. настолько, насколько это вообще возможно. Только на основании логически-развитой философской системы может возникнуть сегодня действительно современная система образования, обеспечивающая свободное и всестороннее развитие духовных задатков всех и каждого. Создание такой системы есть реальная цель истинной, а не фиктивной, как сейчас, реформы российского образования – той прикладной философии, о которой замечательно написал в своей книге о педагогике активный сотрудник «Логоса» Сергей Иосифович Гессен. Она-то и будет разумным исходом уже давно ведущейся в России и продолжающейся до сих пор борьбы за логос, т.е. за настоящую философию и образование.


Вопросы

А.А. Ермичёв: Пожалуйста, друзья, вопросы!


Д.Н. Разеев: Я конечно согласен с тем, что философия должна лежать в системе или в основе системы образования. Но я не могу понять одного – какая философия должна лежать в основе системы образования? Дело в том, что история (в частности, опыт XX века в нашей стране), учит нас следующему не очень хорошему обстоятельству. Как только мы пытаемся сделать философию основанием системы образования, философия исчезает и на ее место водружается идеология. Вот в этом смысле у меня возникает вопрос: о какой философии как основе образования Вы говорите? Может ли быть такая единая философия?

А.Н. Муравьёв: Спасибо большое за вопрос, Данил Николаевич! Конечно, без ответа на этот вопрос не обойтись, ибо я только кратко обозначил эту единую философию как настоящую философию. Естественно, что этого недостаточно и требуется каким-то образом развернуть это определение. Я потому и назвал нынешнюю ситуацию в российском образовании злокачественной и реакционной, что она действительно вызвана тем, о чем Вы сказали. По отношению к философии она есть злая реакция на идеологию, выступавшую под именем марксистско-ленинской философии. Последняя, конечно, не была философией, отчего, хотя ее и пытались внедрить в образование, но от этого ничего хорошего ни для философии, ни для образования не произошло. Скорее даже наоборот: поскольку философию попытались непосредственно приспособить к практическим нуждам широких масс, то естественно, что тот небольшой философский элемент, который был в марксизме-ленинизме, совершенно испарился и осталась одна идеология. Сегодняшняя реакция власти и публики на философию есть в некотором смысле есть неизбежная расплата за это. Но в том-то и дело, что задача нашего философского сообщества сегодня состоит в том, чтобы должным образом отреагировать на эту реакцию. Если мы согласимся с тем, что предлагает нам сегодня прагматическое здравомыслие и иррациональная религиозность, то для образования и философии в России наступят еще худшие времена, чем при советской власти. Согласно обоим этим антифилософским установкам, философия есть дело исключительно человеческое, а потому философий столько же, сколько людей (если сократить, то, по крайней мере, столько же, сколько философов). Даже если считать настоящими философами только великих философов – тех, что заслуженно входят в историю философии и непременно должны изучаться, то все равно Ваш вопрос остается, потому что перед нами на поверхности истории философии выступает вроде бы только множество различных философий. Поэтому, если идти на поводу у этой тенденции, то нам скоро заявят: раз нет единой философии, т.е. философии как таковой, то остается единственная форма абсолютного знания, которую можно преподавать и изучать – это религия в ее теоретической форме, т.е. теология. Вместо изгнанной из российского образования философии его основой непременно попытается стать богословие. Хотя и тут, конечно, возникнет спор: что есть религия как таковая? Христианство, ислам, иудаизм или, может быть, буддизм? Да и христианство не едино. Что-то уж больно много религий; какая – одна, истинная религия? Какую же теологию преподавать?

Так что же такое настоящая философия? Сразу скажу, что это – не философия какого-то одного философа, пусть даже величайшего. Настоящая философия есть как раз то единое философское содержание и соответствующая ему единая философская форма, которые формировались на всем протяжении мировой истории философии от Фалеса и Парменида до Гегеля включительно. Вот это и есть то сокровище, которое нужно не потерять за различием философских учений, входящих в историю мировой философии. Именно его в ней нужно суметь понять. Понимание, точнее, понятие – другого способа отношения к этой единой философии, которая, разумеется, не лежит на поверхности истории философии, нет. От нас сегодня требуется понять, что история философии есть внутренне единый и закономерный процесс развития самой философии как разумного способа мышления. Вот что такое эта единая философии и именно она должна быть положена в основу всеобщего процесса образования сегодня в России и в мире. Это отнюдь не будет идеологическим произволом, потому что другой философии кроме той, которая развивалась исторически, ни у кого из философов нет! Признанными высочайшими вечными вершинами этого исторического развития единой философии являются учения Платона, Аристотеля, Декарта, Спинозы, Лейбница, Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля. Если мы сможем это единое содержание этих учений понять и сделать основой современного образования, то тем самым произойдет то, что с необходимостью должно произойти, а потому рано или поздно все равно произойдет, мы ли это сделаем, или другие. Только так образование станет тем, чем оно должно сегодня стать – не простым восстановлением античной пайдейи, по В. Йегеру, но, я полагаю, восстановлением пайдейи на этом гораздо более развитом, чем только античная философия основании.

А.А. Ермичёв: Спасибо! Пожалуйста, Ирина Николаевна!

И.Н. Мочалова: Продолжу предыдущий вопрос и тем самым позволю Вам дальше развить свою мысль. Наряду вот с этими злокачественными явлениями, разрушающими наше образование, видите ли Вы сегодня какие-то положительные тенденции? Может быть журнал, который является выразителем этой тенденции? Может быть, философа, который персонально выражает эту мысль?

А.Н. Муравьев: Большое спасибо за вопрос. Конечно, я вижу и положительные тенденции и об этом я тоже должен сказать. Я потому и назвал злокачественным текущий момент в истории развития российского образования, что уж больно сильно мы сейчас испытываем на себе разрушительные усилия центра, идущие как раз из Москвы. Герценовский университет уже несколько лет испытывает на себе тяжкое давление Минобрнауки. У нас – тех, кто в нем работает – создается такое впечатление, что оно хочет сделать так, чтобы его просто не было и, стало быть, не было специальной подготовки российских учителей. Это был бы, конечно, серьезнейший удар по нашему образованию. Но есть в настоящем моменте и положительная сторона, которую надо очень ценить. Современная ситуация такова, что после крушения марксистско-ленинской идеологии еще ни одна другая идеология не успела оседлать русский дух и подчинить его себе каким-то директивным способом. Ведь как было в советские времена? Тогда ты мог говорить все, что угодно о философии, лишь бы это совпадало с догмами марксизма-ленинизма, а ничего другого ты публично говорить не мог. Так вот, пока ничего подобного вновь в нашей духовной жизни нет, т.е. пока действительно существует полная свобода философского исследования, я думаю, мы должны использовать эту ситуацию как раз для того, чтобы преодолеть искус вот этого плюрализма мнений в философии, который превращает философию в филодоксию, т.е. в любовь к мнениям, а вовсе не к истине. Мы должны воспользоваться этой ситуацией, организоваться вокруг всех тех неангажированных духовных центров, которые существуют, в частности, вокруг того духовного центра, где мы сейчас находимся, и произвести попытку настоящей реформы образования. Попытаться поставить гуманитарное образование на настоящую философскую основу, легче всего можно было бы, на мой взгляд, в таком учебном заведении, как РХГА. Просто потому, что оно достаточно автономное, компактное. Всеобщезначимый педагогический эксперимент здесь, я полагаю, можно было бы провести с большим успехом и с минимальными потерями. Так вот, возможность воспользоваться этой ситуацией – это светлая сторона нашего сегодняшнего бытия. Фактически мы сегодня можем делать все, что необходимо, надо только это делать.

А.А. Ермичёв: Остается только делать это разумно!

А.Н. Муравьев: Совершенно верно: остается только разумно это делать! Но это уже по поговорке: «Как сумеем, так и сыграем».

А.А. Ермичёв: Последний вопрос. Друзья мои, мы договорились задавать каждому докладчику по три вопроса. Ростислав Николаевич, прошу Вас!

Р.Н. Дёмин: Спасибо за доклад. Не могли бы Вы указать те пути, хотя бы пунктиром, идя по которым, настоящая философия могла бы занять надлежащее ей место в образовании в масштабах всей страны?

А.Н. Муравьёв: Конечно. Это, прежде всего, преобразование специального философского образования. Наши российские философские факультеты после крушения марксисткой идеологии, которой их заставляли служить, находятся в некотором смятении. Поэтому качество философского образования по сравнению с тем, каким я его получил в семидесятых годах прошлого века (по крайней мере, насколько я могу судить, среднее качество) значительно упало. Упало именно в связи с тем, что до сих пор еще свершилось всеобщее признание настоящей философии. Поскольку неизвестно, какой философии необходимо учить, все преподаватели, как могут, учат своему представлению о философии, что, естественно, основательно сбивает с толку молодых людей обоего пола, причем с первых курсов. Только считанным единицам из них удается как-то сладить с этой какофонией мнений о философии и они вопреки ситуации не ударяются в подражание модным образцами, т.е. в имитацию мышления, а ухитряются дать себе серьезное философское образование. Так вот, во-первых следует преобразовать специальное философское образование. Как это можно сделать, я по мере моих скромных сил описал в статье, которая издана в замечательном журнале «Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина» (2). Статья эта (ее можно найти и в интернете) так и называется: «Философия или филодоксия в высшей школе» (3). Там вполне определенное предложено преобразование. Вот на этой-то основе как раз и образуется в духе настоящей философии та критическая масса молодых людей, которые смогут взять на себя, во-вторых, преобразование специального педагогического образования, ибо, конечно, именно в нем лежит ключ к решению этой проблемы в масштабах всей страны. Это решит все дело. Если на этой основе будет преобразовано специальное педагогическое образование, то есть если образование учителей станет таким же, как в платоновской академии, где всё как раз и покоилось на настоящей философии (пусть только платоновской, но все-таки настоящей, ибо она не была призраком философии, как, например, модная сейчас у нас так называемая «философия постмодерна»). Это и будет необходимым прологом к русской пайдейе.

А.А. Ермичёв: Спасибо! Кончились вопросы, по три вопроса каждому докладчику.

А.Н. Муравьёв: Благодарю за внимание!

(Аплодисменты


Примечания к докладу

(1) См. материалы сорок четвертого заседания семинара «Русская мысль» 13 ноября 2009 г. – совместного заседания семинара «Русская мысль» и Санкт-Петербургского общества немецкой классической философии. С докладом «Немецкая классическая философия и её рецепция русской мыслью» выступил ректор РХГА Дмитрий Кириллович Бурлака.

(2) См. «Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина»2009 год, № 4, том 2. С. 24-33.