Скачать стенограмму


«РУССКАЯ МЫСЛЬ»: Историко-методологический семинар в РХГА

Ведущий семинара – доктор философских наук, профессор РХГА Александр Александрович Ермичёв.

26 февраля 2013 г. – презентация новых книг серии издательства «РОССПЭН» «Философия России первой половины XX века» (Редакционный совет серии: В.С. Степин (председатель), А.А. Гусейнов, В.А. Лекторский, Б.И. Пружинин, А.К. Сорокин, В.И. Толстых, П.Г. Щедровицкий) 

Содержание серии и аннотацию к ней см. здесь.

           

Докладчики:

Главный редактор серии, главный редактор журнала «Вопросы философии», доктор философских наук Борис Исаевич Пружинин;

Консультант и редактор серии, доктор философских наук Татьяна Геннадьевна Щедрина


                                    



От Оргкомитета семинара:

Благодарим Татьяну Геннадьевну Щедрину за любезно предоставленные архивные материалы.





А.А. Ермичёв: Добрый вечер, дорогие друзья! 

                                                

Сегодня у нас восемьдесят второе заседание семинара «Русская мысль». И сегодня у нас в гостях московские гости – Татьяна Геннадьевна Щедрина и Борис Исаевич Пружинин. Они вместе делают очень большую серию книг «Философия России первой половины XX века». Некоторые из вас уже знакомы с отдельными книжками этой серии. Сегодня Борис Исаевич представляет всю серию в целом. Редакторы отдельных томов представят свои готовые вышедшие из печати тома. А Татьяна Геннадьевна расскажет о скорбной судьбе работника этой серии (смеется), который этой серии отдает всю свою жизнь, начиная с сентября месяца и еще раньше. Мы попросим Бориса Исаевича и Татьяну Геннадьевну занять здесь места в президиуме. А откроет наше заседание ректор нашей академии Дмитрий Кириллович Буралка.

Аплодисменты

После того, как выступят наши гости, предоставлено будет слово желающим выступить по плану, по структуре этой серии. Вы знакомы с планом и структурой, потому что в приглашениях на сегодняшнее заседание план серии был вам предложен. (Д.К. Бурлаке) Прошу Вас, Дмитрий Кириллович!

Д.К. Бурлака: Добрый день, уважаемые коллеги! Рад приветствовать вас на очередном заседании «Русская мысль» в стенах нашего учебного заведения.

          

Хочу сказать, что эта встреча не случайная, поскольку сама тема нас сближает, не случайно то, что происходит это в данном зале, в стенах РХГА. Конечно, напрашивается некоторое сравнение с «Русским путем», серия «Русский Путь: pro et contra», в рамках которого уже достаточно много издано. Но я хотел бы сконцентрировать свое внимание на другом. В нашей стране достаточно вузов, которые ведут подготовку в области философии, религиоведения, в том числе РХГА. Особенность все-таки нашей образовательной концепции вуза в целом и нашего подхода к философии – в особенном внимании традициям российской философии. Т.е. в каком-то смысле мы создаем особые национальные условия, чтобы традиция, ну не просто русской философии, а скорее русского идеализма все-таки Хомякова и Чаадаева, Бердяева и Федотова, чтобы она могла продолжаться. И в определенном плане даже сама программа РХГА для гуманитарных факультетов нефилософских, она тоже воплощает в себе традиции именно этой группы мыслителей, скажем так. Так что вполне логично, что такая интересная серия, о каковой сейчас будут говорить наши гости, представляется именно в данном месте. Ну, а данное время – это уже все от воли зависит.

Хочу еще также сказать, что в участниках этой серии есть люди и прямо связанные с РХГА, вот Александр Александрович Ермичёв, или люди, которые формально работают в других вузах, университете Санкт-Петербургском, или в педагогическом университете, но являются друзьями академии и участвуют в «Русском пути», я имею в виду Игоря Ивановича Евлампиева, Константина Глебовича Исупова. Рад также приветствовать всех гостей высоких, Сергей Иванович Дудник посетил нас, очень приятно, декан философского факультета Санкт-Петербургского университета. Не вижу декана из Герценовского, нет, по-моему. Ну, передадут, и другие специалисты в области русской, профессор Никоненко, профессор Пигров. Очень рад всех видеть, тем более, что некоторые из них были моими учителями когда-то, ну и в общем-то остаются как Александр Александрович. Спасибо за внимание! И хочу пожелать успехов нашему семинару.

А.А. Ермичёв: Спасибо! Ну что Борис Исаевич, Вы сидите, пожалуйста. Захотите зайти за трибуну – пожалуйста.

Б.И. Пружинин: Нет, мне так из-за книг удобнее.

                      

Во-первых, я хочу выразить свою радость и мне приятно выступать перед таким представительным Санкт-Петербургским собранием. Это на самом деле очень приятно. Знаете, когда что-то делаешь и приходишь к людям, которые это дело понимают и принимают, оценивают, то дело становится для всех нас общим. Вот это очень приятно. И спасибо вам большое за то, что вы пришли, за то, что такое неравнодушное отношение. А я расскажу, как это все происходит, и главным образом даже поделюсь своими впечатлениями о том, какой опыт мы извлекли из этой работы.

Отчасти забегая вперед, хочу сказать, что я включился в эту работу позднее, был уже сформирован список книг, которые нужно издать, которые собирались издать. Редсовет продолжал работать, редсовет издавал сначала «вторую половину XX века», 21 том, вы эти тома видели.

Владислав Александрович Лекторский был главным редактором журнала «Вопросы философии», и когда я его сменил на этом посту, то и в издательской области (в этой деятельности) я как бы унаследовал то, что он делал. Ну, на жизнь пожаловаться мы успеем (смеется), мы расскажем о том, как это все дается, а сейчас я хочу просто сказать вам, что ощущение очень интересное. Понимаете, когда в начале 1990-х журнал «Вопросы философии» начал издавать первую серию книг русских философов «Из истории отечественной философской мысли», очень были любопытные чувства. Я имел к этому косвенное тогда отношение, я пришел в журнал, параллельно шло издание. Очень интересные чувства. Вот о русской философии говорят, что это «прерванный полет». Метафора действительно очень точная, но она многослойная, и вот слой за слоем эту метафору мы проживали.

Поначалу было ощущение, что вот сейчас мы Струве издадим, вот сейчас мы Бердяева издадим, и нам всё станет ясно, он нам объяснит, как там философия сегодня должна выполнять свои функции, он объяснит всем, и страна будет жить этими идеями. Но как-то вот не вписывалось это всё. Это было сложнее, вы наверно помните эти ощущения. Потом сместились интересы, стало очень важно другое: от либералов перешли к таким более консервативным философам, Самарина стали издавать, Ильина стали издавать. Тоже думали «ну вот», и опять не совсем то, и опять не совсем так. Ощущение какого-то разрыва было. У нас поначалу было такое чувство, что мы сейчас разрыв в культуре преодолеем, прерванный полет продолжим, почти физическое чувство было с каждым томом. Не получалось. И потом налаживаться стала комментаторская работа, налаживаться стала работа, которая выясняла, что, собственно, эти философы хотели сказать в их историческом контексте. Мы начали их понимать, перестали искать в них текущее и немедленное, конъюнктурное.

И далее, произошло то, что сделал Владислав Александрович Лекторский. Вот эта серия о советских философах – она в каком-то смысле восстановила пробел. Можно как угодно оценивать этот период, чтó было сделано. Работа только начинается, мы еще очень смутно себе представляем, чтó было сделано. Я работал в одном секторе с Ильенковым, Батищевым, Трубниковым. Я знаю этих людей. Зиновьев в той же комнате работал с нами. Это очень важно. Была преемственная живая связь, её восстановить надо. И после этого началось такое своеобразное движение назад уже, в историю. И после того как были изданы 21 том появилась вполне реальная задача – продолжить издание. На сегодняшний день речь идет уже о 39 томах. И у меня такое ощущение, что это не предел. Мы с Татьяной Геннадьевной неделю назад были в Казахстане и там, в университете Л. Гумилева, возник вопрос, а собственно, почему нет тома о Гумилеве? А три дня назад я был на презентации тома о Карсавине в Доме историков русской философии (им. А.Ф. Лосева), и там о евразийстве говорили тоже. Вопрос, куда относить эту книгу – к первой половине, ко второй половине двадцатого века? Гумилев вроде ко второй, но евразийцы – к первой. Трудно все распределить… Восстанавливается связь, восстанавливается связь времен. И это ощущение от работы по восстановлению этой связи – оно ну непередаваемое. Вот идут эти тома, и мы видим, как она восстанавливается.

Второе, что стало проступать в этой работе, именно в этом «мегапроекте» – это единство нашего философского сообщества. Вот несколько дней назад это было в Доме Лосева (Карсавин в доме Лосева – это вполне уместно), да вот связи. А перед этим там же в Доме Лосева была презентация тома о Кропоткине. Возникает ощущение, когда работаешь со всем этим материалом, и ощущение не случайное, потому что авторы пересекаются, они по томам работают, они то в одном, то в другом томе авторы. И тома разные очень. Возникает ощущение целостности русской философии. Она не вся лишь «религиозная», нет. Это ведь когда по персоналиям работали, её немножко фрагментировали, её растаскивали, это понятно. Надо было лет за десять восстановить то, что в Европе, скажем, веками делалось, какие-то связи, отношения и прочее. А здесь – здесь надо за десять лет восстановить, и поэтому специалисты делились по сферам. И каждый считал, что его сфера самая важная… мне приходилось это слышать: вот Булгаков и вообще… – это русская философия, а что – Яковенко? Это так, западные влияния… Я просто это слышал. И это регулярно повторялось, я сам из другой области, я как бы человек со стороны, я всю жизнь занимался теорией познания, и поэтому я с интересом выслушивал эти мнения. Вот когда серия пошла, стало ясно: философия русская – единая, это из одного корня, культурные связи, общение. Тем более, что тут мне повезло: Татьяна Геннадьевна у меня под боком – архив, переписка, общение, контакты, фотографии.

И вот по поводу фотографий – третий пласт всего этого – личностный. Мы начали восстанавливать личные отношения. Понимаете, философия не может быть безличностной. Без этого остаются просто направления какие-то… Если мы не знаем, где похоронен мыслитель, у нас с Владимиром Ивановским это было.

Т.Г. Щедрина: И с Михаилом Каринским.

Б.И. Пружинин: И с Каринским так было. Мы искали эти места захоронений и находились люди! С Каринским это было: кто у нас в Вятке есть? У меня автор только что в журнале опубликовался, я ему пишу письмо «надо съездить, найти», он едет, ищет, он присылает фотографии монастыря, где был похоронен Каринский, он погружается в эту историю. И вот это чувство истории – личностной… Может именно потому возникает, что есть этот мегапроект…., т.е. он почти одновременно идет, это очень тяжело, честно вам скажу, чтобы все тома шли почти одновременно. Я просто перечислю: Степун вышел, Струве вышел, Франк вышел, Кропоткин вышел, Розанов вышел. Видите, какие разные, какой разброс. Карсавин вышел, Яковенко вышел. «Логико-гносеологическая традиция…» – Ивановский, Каринский, Васильев, здесь она. Вышел том «Философия. Литература. Искусство» – это я специально говорю вот здесь. Это в последний день перед самым отъездом сидели у Щедровицкого и туда привезли эту книгу, привезли ее и привезли еще томик Лопатина. Я загрузился этим томами, но я не смог на всех привезти авторов, привез сколько смог.

Вышел Лопатин. В работе сейчас идут: Флоренский, русское неокантианство, это Введенский и Лапшин, и том о Вышеславцеве. И в ближайшее время будут, я надеюсь, будут, над ними еще работают редакторы: Сорокин, марксизм (Ленин, Плеханов). Мы решили, что без тома о марксистах нельзя, хватит вырезать куски, что было, то было, и как было, так и было, и мнения самые разные. Том очень разнообразный и вы будет долго смеяться, но найти фотографии Ленина сегодня – проблема… Только копии из других изданий, а они не проходят по качеству. Вот Татьяна Геннадьевна сказала: «Не будет плохих фотографий, качество не может быть плохим у этих фотографий». И вот через Российский государственный архив социально-политической истории (слава богу, директор этого архива Андрей Константинович Сорокин у нас в редсовете), пробиваемся к материалам. Это всё оказывается такая проблема, мы-то думали это везде есть. Будет еще второй том по марксистам, но это потом, это будет русский марксизм, это будут другие философы, Деборин, вот такого уровня философы будут.

О Бердяеве том идет, Татьяна Геннадьевна уже сделала фоторяд, я надеюсь, я слежу за графиками, кроме того, том о Шпете. И том об Ильине. Вы понимаете, вот историю с Ильиным я очень люблю проговаривать. Готовится Ильин.

Из зала: Какой?

Б.И. Пружинин: Иван. Могу рассказать и про Владимира, но это особая история, другое. Готовится Иван Ильин, ну к кому обращаться? К человеку, издавшему уже более 20 томов! Я звоню Ю. Лисице, говорю – будешь редактором? Он говорит: нет, не буду. Я говорю: почему? А потому что, говорит, на цитаты его растащили, а исследований нет. Вот вы знаете, такие ситуации возникли и с другими томами, это последний сюжет, который я хочу вам рассказать. Иногда то, что просто на языке вот так очень тяжело дается. Оказывается, аналогичная ситуация с Эрном. Мы, конечно, том его сделаем, но он будет тощенький (небольшой, как и Лопатин)… а кто же не знает Эрна! Все знают, а исследований нет. А исследования по Кропоткину пришлось просто ограничивать. Количество авторов увеличивалось, том рос. Очень солидный том о Яковенко, конечно, да, его пробивать пришлось. Это в связи с пределом объемов.

Но, понимаете, тоже интересно, сообщество вдруг обнаруживает: есть какие-то лакуны, хотя они, в общем-то, кажутся и заполненными, а лакуны есть, и исследования нужны. Но по Ильину том будет. Будет всё, и мы сумеем это сделать. Что отличает это издание – отличает это издание то, что оно ориентировано на актуальную современную проблематику. Грубо говоря, каждому редактору я говорил одно и то же. Ответьте мне, ну зачем нам сегодня Яковенко? Вот он нужен нам? Вот и ответьте! Зачем нам сегодня Лапшин? Зачем нам сегодня Кропоткин? Зачем нам сегодня Н. Васильев? Зачем нам сегодня Каринский? Можете ответить, авторы? Отвечайте! И по этой причине, подбирая редакторов, я, в общем, избегал по возможности, историков философии. Потому что они ведь сильно потянут в историю. Я выдерживал короткие схватки почти по каждому тому, потому что делались попытки печатать там работы неопубликованные. Вот мне Лисица говорил: «А хочешь, я тебе дам целый том, у меня готов, опубликуем работы Ильина». Я ему объясняю – не это нужно. Нужно показать исследования, вот сегодня мощное сообщество философов, которые занимаются историей русской философии. Вот они работают над тем, что актуально, и этим мы, кстати, отличаемся от издания «Pro et Contra» Очень удачно, мы их не хотим дублировать, это роскошное издание, я тут должен выразить свое восхищение, тем более, что авторы-то пересекаются, неизбежно пересекаются. Тут другая немножко задача и очень удачно на этот счет выразился С.С. Хоружий на презентации тома о Карсавине. Он сказал: это – рабочие книги, через них студент или желающий познакомиться с русской философией, может входить и дальше уже работать с тем или иным направлением, с тем или иным автором, с тем или иным персонажем. Спасибо!

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Теперь Татьяна Геннадьевна.

                                                   

Т.Г. Щедрина: Борис Исаевич, когда ему предложили стать главным редактором, мне сказал: «Если ты будешь мне помогать, я возьмусь». Я говорю: ну хорошо. И свою задачу я видела в том, чтобы обеспечить такие фоторяды в этом издании, которые бы показывали, как развивалась жизнь, жизнь в научной деятельности. Т.е. я искала фотографии, которые бы показывали, как встречались разные люди. Не только семейные фотографии, но и фотографии с коллегами, фотографии обложек книг, которые издавали, фотографии архивных документов, фотографии зданий, где жили и работали философы. Т.е. чтобы эта живая составляющая личностная была представлена в книге, именно как то, к чему можно прикоснуться лично. Вот когда была презентация тома о Карсавине, то Сергей Сергеевич Хоружий принес кусок обоев из квартиры Карсавина и сказал, что когда он там был, он этот кусов обоев с собой взял, понимаете. И вот это ощущение прикосновения к истории, к этой ткани, это просто дорогого стоит.

Но как всегда очень трудно было найти эти фотографии, потому что редакторы присылали часто пять фотографий размером со спичечный коробок. А в серии была задумана специальная форма на 16 полос, чтобы были на 16 полос, и не одна фотография, а чтобы 2-3 фото на полосе. Ну вот и представьте, что получается где-то от 40 до 60 фотографий на одну фигуру (философа). И, как правило, хотелось все-таки, чтобы хроника, которая представлена в каждой книге, перекликалась с этим фотографиями. Я хочу сказать огромное спасибо Алене Васильевой, благодаря которой Каринский состоялся именно как личность в нашей серии. Т.е. вот это личностное прикосновение произошло благодаря Алене Васильевой. А личностное прикосновение с Ивановским произошло благодаря Антонине Ждан и моим студентам, которые четыре раза ездили на кладбище и нашли, наконец, могилу Ивановского (а сначала вообще не знали где она находится). Я хочу сказать спасибо нашим чешским коллегам Сергею Магиду и сайту «Русская традиция», благодаря которым я получила фотографии захоронения Яковенко и захоронения Лапшина.

И я хочу сказать спасибо также преподавателям из Вятки, потому что они пошли в архив, нашли письмо внука Каринского и нашли фактически, ну не место захоронения, но место, где рядом могла бы находиться могила Каринского.


Из переписки Т.Г. Щедриной с Вятскими исследователями и фотографии предположительного захоронения Каринского:

*

Письмо кандидата исторических наук Елены Витальевны Кустовой:

Татьяна Геннадьевна, добрый день!

Высылаю фото церкви, против которой, как я полагаю, и был похоронен Каринский, примерно в том месте, где лежат шины.

С уважением, Е.В. Кустова

                  

**

Письмо д.филос.н. Елены Анатольевны Счастливцевой Т.Г. Щедриной об архивных поисках захоронения Каринского:

Татьяна Геннадьевна, добрый вечер! Сегодня с Алешей ходили фотографировать предполагаемое место могилы. Мы живем в старой Вятке. Документ я копировала в архиве, это письмо Луппова Петряеву с планом могилы. Оно на фото. Фотографии самих предполагаемых церквей, может быть, не совсем удачны, потому что сложно разобраться, в какой именно церкви находился спортивный зал, о котором говорит Луппов. Есть несколько версий. Дело в том, что кладбище находилось на довольно обширной территории монастыря, огибая его вокруг. Сами церковные строения монастыря все сохранились в целости и сохранности, как утверждают краеведы. Заводов на территории монастыря тоже было много. Один из них – бараночно-сухарный – как раз находился в самой Благовещенской церкви (на снимке с синей крышей). Поэтому мы его и сфотографировали. Она расположена ближе к главному Успенскому собору (на фото с большими куполами) перед колокольней (на одном из снимков она видна слева, но частично). Колокольня реставрирована, а в Благовещенской церкви сейчас идут реставрационные работы. Тот храм (маленькая церквушка, о которой, наверное, и упоминает Луппов – предполагаемый спортивный зал), снимок которого и выслала Елена Витальевна, (мы его сфотографировали слева от входа), находится несколько в отдалении от Главного собора монастыря. Но кладбище было и там. Так что нужно подумать. Если бы кладбище располагалось там, где сейчас находятся сгруженные надгробия памятников, то можно было бы подумать, что выйти из зала и увидеть могилы можно, если этот зал находился в Благовещенской церкви, ведь ее вход как раз находится напротив этих надгробий. Но краеведы (в частности, А.А. Хохлов) утверждают, что это не настоящее место кладбища. Так что там искать могилу Каринского бесполезно. С другой стороны, там тоже были захоронения. Захоронения были справа от входа в Успенский. Обе церкви как раз и находятся справа друг напротив друга, так что мы, по сути, высылаем территорию внутреннего огороженного дворика между ними.


****

Письмо от проф. Михаила Ивановича Ненашева (из Вятки):

Борис Исаевич! Движимый лучшими чувствами, я съездил в Трифонов монастырь и сделал несколько снимков монастыря и кладбища. Посылаю то, что, как мне кажется, наиболее Вам подойдет.

Кстати, в Интернете можно в Википедии увидеть монастырь с птичьего полета, и вообще, более официальные снимки.

С уважением, проф. М.И. Ненашев


И конечно, я ходила в архивы и собирала эти фотоматериалы. Я хотела вам сейчас немножко представить эти материалы.

Б.И. Пружинин: Это очень важно увидеть.

Т.Г. Щедрина: Итак, пожалуй, я начну: Каринский, Ивановский, Васильев. Вот эта фотография была предоставлена Аленой Васильевой – Каринский. Вот это Московская академия, это предоставила редактор. Это список студентов Московской Духовной Академии, где было видно, что и Каринский… Ну просто здесь PDF и поэтому боком видно. Здесь как раз документы из Московской Духовной Академии, где учился Каринский Михаил Иванович, и вот здесь видны оценки, как он сдавал экзамены. Т.е. я хотела показать, как от студента он прошел путь до профессора. Здесь документ о возведении в степень магистра, и здесь тоже его фамилия на первой странице. А это черновик очень интересный, потому что в архиве Московской Духовной Академии сохранилось очень много черновиков, как распределяли (трудоустраивали) студентов, кто куда будет распределен. И вот здесь как раз на этом черновике видно, куда Каринский распределен. А также здесь еще написано, что он намерен остаться в духовном звании, под номером 11. Вот эта фотография – это первая работа научная Михаила Ивановича Каринскного. А это – конспекты его, лекции, где он сам писал разрешение на публикацию, и резолюция ректора: «литографировать разрешаю». А вот здесь обратите, пожалуйста, внимание. Вот с этой фотографией произошла очень интересная, фактически детективная история. Когда мы начинали работать над Каринским, то фотографий хорошего качества не было совсем, и я еще не была знакома с Аленой Васильевой. Я думала, как же быть… Решила: пойду в архив Шпета, потому что я Шпетом занимаюсь, и я знаю, что там есть письма Дм. Миртова Шпету. Шпет просил Миртова написать о Каринскном большой очерк для ежегодника «Мысль и Слово». Я сфотографировала все письма Миртова, думаю, сейчас их помещу, и стала их перепечатывать, готовить к своему изданию писем Шпета. И вдруг обнаружила там письмо, где говорится: «посылаю Вам портрет Карискного», это, говорит, один из самых лучших портретов его. И я думаю: эх, не сохранился ведь в отделе рукописей этот портрет. Я стала переживать, что нет хорошей фотографии. И вдруг неожиданно меня осенило: у меня же есть кое-что… Десять лет назад, когда мы с Мариной Густавовной Шторх, дочерью Шпета, разбирали фотографии, то там были и неизвестные лица. И был там один дяденька с бородой, о котором она говорит, ну возьми, может когда-нибудь он найдется. И она мне отдала эту фотографию. И через десять лет – вдруг я, ах! Так этот дяденька наверно Каринский, как раз этот портрет, который посылает Миртов. Я нашла у себя дома этот портрет, вот эту фотографию и отсканировала. Тут мы уже по ходу с Аленой познакомились, в тот момент она была в Китае, потом мы ее долго ждали просто как «манну небесную». И вот когда она приехала, мы ей послали фотографию, она говорит «очень похож, вся моя семья сидела, тоже смотрела: ну правда очень похож». И вот теперь мы можем сказать, что на этой фотографии – Каринский Михаил Иванович, портрет, который Миртов считал один из лучших и по возрасту совпадает с тем, который указал в письме Миртов. Главное, он говорит, что Каринский на фото в очень интересном ракурсе изображен, как ни на какой другой фотографии. Конечно, это нечаянная радость, просто здорово, что такие находки случаются. 

                                    

Михаил Иванович Каринский. Из архива Марины Густавовны Шторх (фото из детективной истории, как человека на фото узнали через 10 лет)

И таких находок в серии очень и очень много, фактически, в каждой из книг свой детектив. И сейчас я с удовольствием покажу картину Алены Васильевой, которая называется «Семейные реликвии», это она нарисовала её.

«Семейные реликвии». 2008. Бумага, акварель. 40х50. Предоставлено А. Васильевой. На картине изображены книги, предметы и фотографии, альбомы и письма семьи Каринских-Лупповых.

И очень важно, что сегодня у нас есть семьи, которые сохраняют свою интеллектуальную историю. Там было много интересных фотографий, но я думаю, что это дело будущего тома (именно биографического), интеллектуальной биографии. Нужна, собственно говоря, книга не только о Каринском, но и о семье Каринских-Луповых. А мы – философы – ведь ничего об этом не знали.

То же самое с Ивановским. Исключительный человек, личность удивительная!

                                        

Владимир Николаевич Ивановский. Фото предоставлено Петром Васильевичем Алексеевым, который долгое время общался с дочерьми Ивановского

Участвовал в работе Первого философского конгресса вместе с Николаем Василевым, выступал с докладом на французском языке. Работал вместе с А. Лаландом над известным философским словарем. Собирал очень много материалов по истории философской терминологии. Занимался методологическими исследованиями. Очень строгое у него мышление. Дружил с Вячеславом Ивановым, переписывался с ним, писал стихи, которые посвящал Иванову. Но мы об этой фигуре очень мало знаем, и его больше знают психологи. Антонина Ждан занималась им, она работала с его архивом, который дочери оставили в музее личных собраний. Но, как я говорила, очень трудно было найти его захоронение, и мои студенты нашли, я сейчас вам это покажу. Теперь фотографии… Например, он переписывался с Ксавье Леоном, я эти фотографии сделала в Сорбонне, когда работала с архивами Ксавье Леона, Андре Лаланда и других философов Третьей республики.

Потом очень интересно, как они общались друг с другом и поддерживали частные библиотеки. Я знала, что мало времени будет, но я все-таки быстро пролистаю это всё, а вы сами потом сможете это посмотреть. Вот это могила Ивановского, и когда мне ребята позвонили и сообщили о находке, я, конечно, очень-очень обрадовалась. Наконец, фото Николая Васильева. 

                                         

Его «Дневник». 

Вообще с архивом Николая Васильева очень много работал Валентин Александрович Бажанов, который был главным редактором этого тома и он нашел дневник Васильева в сарае, рядом с домом, где тот жил. Я сейчас покажу вам этот, не сарай конечно, а дневник… Вот она, страница из дневника Николая Васильева – пожалуйста. Он нашел этот дневник, и благодаря этому мы можем понять, как и о чем он думал и т.д.

Б.И. Пружинин: А ведь это логик на уроне Римана, на уровне Лобачевского. Это фигура колоссальная на самом-то деле. А вот сейчас дневники находим в сараях, ну как так…!

Т.Г. Щедрина: То же самое и с Ивановским, потому что хоть дочери и оставили описание, но за могилой никто не ухаживает, дочери умерли, всё, и всё это обрывается, понимаете. У нас как будто бы все связи рвутся не только в идейном смысле, но рвутся связи и в личностном смысле, мы не пытаемся узнать, откуда мы сами. И я думала, что моя задача именно в этом и заключается.

Я еще по Васильеву хочу показать – тоже интересная фотография с А. Керенским. Вот здесь: Васильев, Керенский, Завьялова в Каинках, это всё собирал Валентин Александрович Бажанов. И он фактически собрал весь этот том, хотя сделать это было очень трудно. Особенно мало исследований по Каринскому, хотя его исследования весьма и весьма значимы сегодня. Он очень интересовал Шпета, Миртова, он целую школу создал и занимался логикой. Логикой не просто в аристотелевском смысле, но в таком широком смысле, от него, можно сказать, пошла методологическая полоса феноменологического плана. Но это, как правило, остается где-то на задворках, к сожалению, наших. Очень мало исследований о Каринском. Я думаю, что эти книги все-таки пробудят интерес к этой фигуре.

Так, теперь я покажу вам очень интересные фотографии. Яковенко Борис Валентинович. Здесь, конечно, большую работу проделал Александр Александрович, он прислал очень много фотографий, и Владимир Александрович Егоров, большое спасибо! Потому что замечательные фото были сделаны. Моя задача заключалась в том, чтобы дополнить их какими-то архивными еще изысканиями, и я это сделала. Здесь семейные фотографии представлены очень хорошо, всё это от родственников Яковенко. И мне хотелось, чтобы и здания присутствовали, и чтобы обложка книги – первого перевода Яковенко. Затем учителя Яковенко чтобы присутствовали, и здание Гейдельбергского университета, вид Гейдельберга. Его итальянский друг Амендола. И где издательство «Мусагет» размещалось. И естественно, «Логос», его статьи в этом журнале.

В поисках фотографий неоценимую помощь оказывает нам Владимир Янцен, хранитель архива Д. Чижевского (г. Галле). Фотографии из его собрания – украшают нашу серию. И в томе о Яковенко они тоже есть.

Ну и конечно, еще раз говорю, что в этом томе фотографии были также представлены Сереем Магидом из Праги. Он прислал очень хорошего качества фотографии захоронения Яковенко, и сейчас я вам это захоронение покажу. 


Из письма Сергея Магида Татьяне Щедриной:

Добрый день, Татьяна, посылаю Вам 3 фото могилы Яковеко в цвете и в сером... копирую то, что написано на надгробном камне (первый – сын, потом Борис, потом его жена, потом его дочь; надписи в кириллице и латинице):

«Михаил Яковенко, Roma 1909-Praha 1936

Борис Яковенко, философ, Тверь 1884-Praha 1949

Вера Яковенко, Орел 1885-Praha 1964

Наталия Яковенко, Roma 1918-Praha 1999»

Кроме фото могилы еще фото общего плана аллеи, а также одно фото, где рядом со мной у могилы стоит д-р Йиржи Вацек (справа от меня, в черной куртке). Г-н Вацек, сотрудник Славянской библиотеки в Праге, потом ее директор, а ныне снова рядовой сотрудник, первый и единственный чех, который нашел могилу русского философа в 1963 г., прочитав перед этим его историю русской философии на чешском языке. Г-н Вацек сделал это в эпоху, когда всякие упоминания о судьбах первой русской эмиграции в Чехословакии были запрещены. Уже в наше время г-н Вацек показал могилу Яковенко мне. Так что в общем-то этими фото могилы философа мы обязаны г-ну Вацеку, который и теперь в субботу поехал с нами на кладбище. Еще надо добавить, что Яковенко, как жил вне русской эмигрантской общины в Чехословакии, так и после смерти пребывает вне этой общины, поскольку похоронен он не на русском участке Ольшанского кладбища, где лежит вся русская эмиграция, а на чешском кладбище Страшницкого крематория, где, правда, теперь тоже хоронят новых русских и вьетнамцев, но в 1949 г. Яковенко был там, по всей видимости, единственным русским (после умершего в 1936 г. сына). Почему его и его сына Михаила похоронили именно на чешском кладбище, еще одна загадка его жизни. Автор всех фотографий и их обработки – Вацлав Магид.

           


Конечно, поскольку я «шпетовед», то у меня в каждом томе письма либо к Шпету, либо самого Шпета присутствуют. И прежде всего из архива Марины Густавовны Шторх и Елены Владимировны Пастернак, они многое сохранили. Уникальные фотографии! И мне хотелось их представить в этой серии. Вот здесь как раз страницы письма Яковенко Шпету.

Я могу сделать перерыв небольшой, чтобы вы могли продолжили выступления, а я потом еще расскажу...

А.А. Ермичёв: Как пожелаете.

Т.Г. Щедрина: Я думаю, что достаточно.

Аплодисменты

           


А.А. Ермичёв: Я, с вашего позволения, расскажу о дальнейшем порядке нашей работы. Сейчас выступят два присутствующих здесь редакторы двух вышедших томов. Сначала выступлю я, потом выступит Константин Глебович. Мы представим те книги, которые мы составляли, редактировали. После этого, если у вас возникнет желание, можно поделиться соображениями о том, что сделано и о том, что нужно сделать. Потом, как обычно, можно задать вопросы сидящим здесь в президиуме. Ну, а затем выступления, по возможности небольшие. Завершит эти выступления наш Борис Исаевич. Вот такой порядок. 

                                          

Итак, сейчас я скажу несколько слов о томе о Яковенко. 

                                                  

Готовился к этому выступлению, потому что знаю, что нужно быть кратким, и, право, даже не знаю с чего начать. Начну, наверное с того, что сегодняшняя презентация – это и мой личный праздник. И вот почему. Дело в том, что в этой замечательной серии издан отдельный том о Борисе Валентиновиче Яковенко. Отдельно! Наряду с томом о Лопатине, Струве, Розанове, Эрне, Франке. Яковенко идет в уровень с этим мыслителями. Во всяком случае, во мнении редакции этой серии Яковенко поставлен в уровень с этими мыслителями. А между тем, кто еще вчера мог об этом думать! Кто, вообще, вчера мог назвать имя Бориса Валентиновича Яковенко среди других славных имен русских философов? Но это совершилось. Значит, наша история философии приросла одним замечательным именем.

Я хотел бы выразить свою сердечную благодарность присутствующему здесь Владимиру Михайловичу Камневу, который решился на издание большого тома работ Яковенко в петербургской «Науке». Именно это издание сделало возможным возвращение Бориса Валентиновича в историю русской философии и в современное состояние русской мысли. Я также не могу не выразить свою благодарность здесь присутствующим петербургским авторам сборника – Антону Александровичу Иваненко, Вере Александровне Лобастовой, Александру Геннадьевичу Ломоносову, Сергею Витальевичу Никоненко. Они отложили в сторону свои дела, взяли в руки произведения Яковенко, и стали работать по заказу редакции этой серии над статьями о Яковенко.

И еще, пожалуй, коснусь трех моментов. Чем, вообще, значим Яковенко для истории русской философии? Мне представляется, что значимость его может быть сформулирована следующим образом. Это – великолепный образец русской рациональности, не оторванной от целостности духа, и, значит, не оторванной от жизни. Итоговым продуктом его мышления стала система трансцендентального плюрализма, или, подойдя к ней с другой стороны, критического разумного интуитивизма. Мне это представляется очень серьезным. Яковенко выступает типичным представителем особенного рационализма, который нашел себе пристанище на русских снегах. Борис Валентинович не случаен в истории русской философии. Я приглашал Валентина Александровича Бажанова на сегодняшний вечер, и он мне отписал, что, дескать, русская мысль не только религиозна и оттого он постарается сделать сборник об отечественных логико-гносеологических исследованиях хорошим. Это так. И, кстати, то, что русская философия не только религиозная, очень хорошо выявил Борис Валентинович Яковенко в своей «Истории русской философии».

Второй момент. Мне хочется сказать, что выходящая сейчас серия – это, конечно, выдающиеся событие философской жизни современной России. Какими бы ни были достоинства или недостатки отдельных томов этой серии, все вместе они воссоздают картину большого и очень значимого массива русской культуры, того Массива, который сегодня не игнорируется, а используется в исследованиях современных философов.

Вот, собственно, что я хотел сказать о вышедшем томе.

Спасибо Вам!

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Константин Глебович, выйди, пожалуйста, сюда и скажи что-то о своей книге!

                                    

                                         

К.Г. Исупов: Не буду утомлять, просто представлю книгу, она такая синтетическая по составу, не только историко-философская, а даже менее всего историко-философская, она историко-эстетическая, историко-литературная и историко-культурная. Это русский символизм. Тут три имени на обложке – Белый, Вячеслав Иванов, Скрябин. Ну, для полноты счастья вообще-то не хватает Врубеля и хотя бы Чюрлениса. Не лишне бы было бы 50 страниц им отдать, но и так пузатенькая получилось книжка. Очень трудно было выбрать из огромного количества исследований, особенно о первых двух; о Скрябине как-то меньше имеется нечто такое, что претендовало бы на бесспорное внимание всех. И вот если бы не живое участие, даже активнее, чем мое собственное, четырех тут присутствующих – это драгоценный Андрей Борисович Шишкин, руководитель Центра исследований Вячеслава Иванова в Риме, Светлана Титаренко, которая, кажется, как я вижу, занимается Вячеслава Ивановым 24 часа в сутки, и неоценимая помощь Татьяны Геннадьевны при подборе картинок, текстов адресов возможных авторов, особенно блистательного Дениса Мицкевича, обитающего в Америке, – никакого бы этого тома не было бы никогда в жизни. Я смутно себе смутно представляю, как издательство будет рассылать эти книги, и кто это будет делать, авторы раскиданы по всему свету. Но сам факт её выхода чрезвычайно радостен, и мы будем считать, авторский коллектив этого тома, свою задачу выполненной, если хотя бы один аспирант напишет хотя бы одну докторскую на этом материале. Спасибо.

Б.И. Пружинин: Напишут, напишут (смеется).

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Спасибо, Константин Глебович!

А.А. Ермичёв: И буквально несколько минут для завершения рассказа об этой книге. Татьяна Геннадьевна, пожалуйста, несколько слов!

Т.Г. Щедрина: Ну вот с этим томом было, с одной стороны и сложно, а с другой стороны и не очень сложно, но очень интересно работать. Потому что как раз практически все фотографии здесь собраны мной, начиная от этого портрета Андрея Белого, который вы видите и который хранится в личном архиве Марины Густавовны Шторх. И дальше я просто пройду по самым интересным. Вот эти фотографии Андрея Белого конечно известные, их предоставил филиал государственного музея А.С. Пушкина.

Б.И. Пружинин: У нас там будет презентация в ближайшие дни в мемориальной квартире Белого, уже договорено.

Т.Г. Щедрина: Вот здесь представлены тоже фотографии Андрея Белого и тех изданий, где он участвовал и тех людей, с которыми он пересекался. И здесь всё практически из отдела рукописей Российской государственные библиотеки и Российского государственного архива литературы и искусства. Вот это – открытка Белого Иванову. Здесь, конечно, Брюсов как символист, как же без него. Здесь фотографии Аси Тургеневой из отдела рукописей РГБ, первые издания книг и стихов Андрея Белого. Те люди, с которыми он общался, Р. Штейнер, Э. Метнер. Естественно, Густав Шпет, потому что Андрей Белый с ним очень много общался и переписывался, его письма тоже изданы в последнем томе Шпета, в девятом томе. Вот в этом томе (показывает) как раз изданы письма Белого Шпету и Шпета – Белому.

    

Здесь представлены отдельные записки.

Б.И. Пружинин: Таня, можно ремарку короткую?

Т.Г. Щедрина: Да.

Б.И. Пружинин: Не было еще случая, чтобы с нами отказывались сотрудничать музеи. Вот как только обращаемся…

Т.Г. Щедрина: …все помогают.

Б.И. Пружинин: …помогают, да. Это какая-то встречная реакция, очень способствующая. Вот не сталкивались мы еще с ситуацией, когда от нас бы отворачивались, отказывались помочь…

Т.Г. Щедрина: А это первая страница работы «Вячеслав Иванов», рукопись статьи Белого, это вторая станица. Я быстренько пролистываю, потому что вы сами это потом посмотрите. Вот это тоже очень интересная фотография Андрея Белого из отдела рукописей РГБ. А это захоронение Андрея Белого в Москве.

Я быстро пробежала, потому что времени не хотелось много занимать. Вот Вячеслав Иванов, пожалуйста, здесь тоже известные фотографии, конечно, и Берлинский университет и Италия, где путешествовал Вячеслав Иванов. И Вл. Соловьев со своими стихами. И, конечно, известные фотографии из отдела рукописей РГБ: Вячеслав Иванов с Лидией Зиновьевой-Аннибал. Издания основные. И Ивановский, с которым как раз переписывался Вячеслав Иванов. Здесь я поместила две большие страницы письма Вл. Ивановского Вячеславу Иванову, где Ивановский посвящает ему стихи «Ты, зрящий тайное» вот здесь, и «всевидец многоокий». Причем фото помещается в таком размере, чтобы можно было прочесть эти строки. Затем известная башня… Вера Шварсалон. А это – фотография с дарственной надписью Блока, она также хранится в отделе рукописей РГБ.

А вот еще документ очень интересный. Я тоже на нем отдельно остановлюсь. Это записка Вячеслава Иванова к Густаву Густавовичу Шпету, которого Вяч. Иванов приглашает на вечер Пушкинского кружка, который он вел, и о котором большая статья существует.

И благодаря этой статье А. Шишкина я многое смогла восстановить. Датирована записка 11 февраля 1920 г., Шпет был приглашен, и я думаю, что он там был. Но это может мои только предположения.

А это – известная «Переписка из двух углов», вот страница отчета о работе Пушкинского кружка в Москве, это в «Научных известиях» было опубликовано (1922 г.). И, наконец, захоронение Вячеслава Иванова.

И я очень хотела показать, потому что Марина Густавовна принимала одну исследовательницу Анну Кондюрину, и благодаря Анне Кондюриной очень многие исследования о Вячеславе Иванове попадают в семью Шпета. Я вот эту книгу исследований о Вячеславе Иванове, которая хранится у Марины Густавовны, сюда поместила.

И, наконец, последняя фигура в этой книге – Александр Скрябин. Здесь очень большую помощь оказал музей Скрябина, а также уже изданные в разных книгах фотографии (они после его смерти издавались). На первом фото – рисунок как раз из одной книги, и он прямо так и опубликован в книге вместе с автографом. Здесь его родители, молодой Скрябин, здесь ученики, класс Зверева, здесь и Рахманинов, вы тоже может посмотреть. Александр Скрябин с Гофманом – известная фотография. И «Поэма экстаза», обратите внимание, что швейцарское издательство допустило ошибку при печатании: «ПОЭМАЭ КСТАЗА». 

Так и было напечатано. Затем, конечно, меценат Беляев и его переписка со Скрябиным. Здесь тоже многие интересные люди представлены. А это фото с надписью: «Дорогому Владимиру Васильевичу Богородскому…» (это врач, который лечил семью Скрябиных), публикуется впервые. Я думаю, что вы это всё посмотрите. Здесь также помещен автограф статьи Вячеслава Иванова о Скрябине.

И я хочу еще буквально два слова добавить, что эта серия помогает людям находить друг друга и заинтересованный людей находить из самых разных интеллектуальных сред. И вот со мной произошла буквально несколько дней назад такая история, когда мне написал письмо Сергей Алексеевич Смирнов. Этот человек работает в Государственном Эрмитаже и он сейчас среди нас. Он очень заинтересовался фигурой Николая Васильевича Самсонова. А Николай Васильевич Самсонов – это профессор МГУ, Московских Высших Женских Курсов, он был женат на Инне Григорьевне Самсоновой. О нем сейчас еще очень мало известно и на отдельный том «не потянет», но я думаю, что в том «Философия культуры», который сейчас делает Виталий Львович Махлин, обязательно какие-то исследования о нем будут помещены, потому что это уникальная фигура, блестящий переводчик, занимался историей эстетических учений и даже издал об этом книгу, но опубликовать не успел, а потом и том был утерян. И вот оказалось, что Сергей Алексеевич был знаком с женой и дочерью Н. Самсонова, и он мне написал, заинтересовался моими публикациями о Самсонове. Он рассказал мне о том, что сохранилась фотографии Инны Самсоновой, т.е. вот прямо на глазах начинает восстанавливаться личностная история. И я тоже хочу поблагодарить этого человека, что он откликнулся на публикации, потому что мы, когда публикуем исследования, мы как будто их посылаем в историю: кто откликнется? И когда приходят такие отклики – это просто радует сердце. Большое спасибо, Сергей Алексеевич, что Вы откликнулись! У меня всё.

Аплодисменты

Б.И. Пружинин: Маленькое замечание по поводу «вы посмотрите, посмотрите…». Перед отъездом я был в издательстве, там есть у них продажа книг, они обеспечивают книгопродавцев. Я зашел туда и спросил: вот я в Петербург еду, туда книги поступают? Продавец прошлась по всему компьютерному своему кондуиту и сказала мне: а из Петербурга заказов нет. Т.е. книжные магазины Петербурга не заказывают эту серию. Знаете, я привез три экземпляра, в последний день они вышли, Лопатин и «Философия Литература Искусство». Я схватил, сколько было, и привез сюда. Но это для авторов-то… Ну, петербуржцы, вы свои магазины тряхните! (смеется)

А.А. Ермичёв: Так, продолжим нашу работу. Как и положено, сейчас присутствующие здесь могут задать вопросы нашим гостям, и, пожалуйста, жду этих вопросов.

А.А. Ермичёв: Так, продолжим нашу работу. Как и положено, сейчас присутствующие здесь могут задать вопросы нашим гостям, и, пожалуйста, жду этих вопросов. Да, Игорь Иванович!

И.И. Евлампиев: Александр Александрович, у меня просьба, можно мне тоже выступить как присутствующему редактору серии, одному из?

А.А. Ермичёв: Игорь Иванович – редактор сборника об Иване Ильине, но сборник еще не готов. Прошу Вас, выйдите и расскажите о работе над этим сборником. А потом вернемся к вопросам и выступлениям.

И.И. Евлампиев: Борис Исаевич тут так выразительно историю с Иваном Ильиным изложил, что создалось впечатление, что он остался круглым сиротой.

                                                

Я хочу пару слов тоже сказать, поскольку в итоге я делал том посвященный Ивану Александровичу. Во-первых, хочу согласиться с тем, что было сказано. Наверное, эта серия обозначает некий новый этап и уже гораздо более зрелый этап исследования русской философии, когда, действительно, по основным персонам есть какой-то консенсус. Мы понимаем теперь, что главное в их творчестве, что второстепенное, основной круг источников определен, и методичная работа, совершенно нормальная научная работа идет.

К сожалению, Иван Александрович остается в зоне «неопределенности», публицистической спорности, которая не дает к нему подойти объективно. Тут была высказана точка зрения издателя многотомного собрания сочинений Ильина, Юрия Трофимовича Лисицы, о том, что нет исследований, посвященных Ильину. Ну, это, конечно, его очень субъективная точка зрения, хотя в ней частичная правда есть. С одной стороны, существуют горы литературы, посвященной Ильину, т.е. формально, если взять чисто количественно, я думаю, литература, посвященная Ильину, может быть, на первом месте окажется. Но из этой горы литературы найти реально научную, критичную, объективно сделанную работу очень трудно, и я с этим столкнулся, когда перебирал работы по Ильину. Здесь проблема в том, что до сих пор мы все еще, если хотите, находимся в революционном периоде. Видимо, России суждено постоянно в некоторых интеллектуальных течениях жить на какой-то грани, переживать революционные эксцессы. Ильин оказывается в центре такого рода эксцессов, он до сих пор представлен в основном как «великий публицист» – вот господствующая парадигма в литературе о нем. Все о нем пишут почти исключительно как о публицисте. В этом смысле рядом с ним можно только несколько еще фигур из дореволюционной философии поставить. Но он выступает как символическая фигура. Он является символом непреодоленности «детских болезней» истории русской философии. Я вспоминаю, как перед последними или предпоследними выборами Никита Михалков целый огромную передачу посвятил Ильину с совершенно явным политическим подтекстом, там он бесконечно цитировал публицистику Ивана Александровича, и главная цель была совершенно прозрачной. Это как бы «вечно живой» мыслитель, который может использоваться для наших насущных политических целей. Это абсолютно ложная парадигма понимания творчества Ильина.

Конечно, Ильин очень много интересных публицистических работ написал. Но утверждать, как сейчас многие утверждают (и эта точка зрения полностью господствует в его собрании сочинений), что этот срез его творчества самый главный, что Ильин – великий публицист, великий пророк, который многое точно предсказал в нашей действительности, я уверен, абсолютно невозможно. На самом деле объективное рассмотрение его творчества совершенно не повреждает эту точку зрения. Ничего он особенного не предугадал. Безусловно, в огромном комплексе его публицистических работ можно найти мысли, которые предсказывают некоторые явления, которые мы переживаем. Ну, так, он столько понаписал, что, конечно, в чем-то его суждения могли совпасть с действительностью. Но если мы возьмем самое главное в его предсказаниях, то до удивительности всё наоборот произошло. Я возьму только два важнейших момента: объяснение причин воцарения большевиков и советского режима в России и представление о том, как Россия сможет избавиться от большевизма, – безусловно, ключевые темы русской эмиграции. Кстати, можно сравнить его взгляды с точкой зрения Бердяева на ту же проблему. Ильин утверждал, что большевики – это некие злодеи, которые извне овладели русским народом. Никаких оснований в русской душе, в русской традиции к принятию большевизма не было, и поэтому освобождение России от большевизма возможно только в форме бунта, стихийного народного всплеска, через который большевизм будет сметен абсолютно. В лучшем случае он двадцать лет лишения избирательных прав требовал для любого коммуниста, если не в тюрьму их всех сажать. При этом, наверное, все-таки больше половины членов коммунистической партии в тюрьму нужно будет посадить, а остальным – двадцать лет лишения политических прав. Такое предсказание он в «Наших задачах» делает. Ну, о чем тут говорить, какой он пророк! Бердяев совершено справедливо, в отличие от Ильина, утверждал, что в основаниях русского духовного характера есть что-то, что резонирует с большевизмом, большевизм изнутри русской традиции вырос, к сожалению, и поэтому освободится от большевизма невозможно вот так просто, через бунт, одним решительным актом сбросить это ярмо. Большевизм надо изнутри пережить, переболеть. И поэтому Бердяева совершено справедливо писал, что сами коммунисты в итоге это сделают – так и произошло! Это предсказание Бердяева, мне кажется, почти точно оправдалось, а предсказание Ильина – и о причинах, и о самом процессе освобождения от большевизма – ну совершено не оправдалось. Я думаю, что, увидев нашу действительность, где коммунистическая партия в парламенте заседает и составляет основу российской политической системы, он просто решил бы, что это страшный сон, он не мог бы себе представить, что такое возможно. После этого – какой же он предсказатель! Конечно, вся его публицистика и все его «предсказания» – это не главное. Попытка сделать из Ильина великого пророка совершено неправильно нас ориентирует в его творчестве.

В тоже время надо обратить внимание, что сейчас на Западе Ильин всё больше становится известен. Наконец-то его по-настоящему значимые труды оценены на Западе благодаря тому, что американский профессор Филипп Гриер перевел, наконец, его великий труд о Гегеле. Я сейчас с ним в переписке состою, и могу сказать, что он чрезвычайно важное для нас дело делает, показывая подлинное место Ильина в европейской философии ХХ века. Ильина сейчас, наконец, узнали и по-настоящему оценили на Западе, но узнали по его действительно главным трудам – историко-философским трудам, он прежде всего великий историк философии. Это составляет главное в его наследии, а вовсе не публицистка, которую упорно выдвигают на первый план. Вот и получается, что мы пропагандируем не то, что реально составляет значение мыслителя и что на Западе сейчас даже более признано, чем у нас.

В связи с этим я хотел сказать еще об одной проблеме, которая встает, когда мы глядим на все эти книги, посвященные великим русским мыслителям. Конечно, хорошо, что теперь уже есть капитальные сборники исследований, которые могут использовать и студенты, и исследователи, это прочная база для того, чтобы продолжать наши исследования. Но всё равно, остается еще одна важная проблема – это академические собрания сочинений. Потому что пока в основном всё, что мы имеем, – это результат периода «бури и натиска», нашего революционного периода 90-х годов, когда главное было скорее донести до публики забытое интеллектуальное наследство. Борис Исаевич тоже об этом говорил. В этом смысле Ильину и повезло и не повезло. С одной стороны, мы имеем самое полное, самое большее собрание его трудов, разве что собрание сочинений Розанова больше. Но с другой стороны, никакой здравой критики это собрание сочинений не выдерживает, никаким образом его невозможно назвать хотя бы чуть-чуть приближающимся к академическому собранию сочинений. Повторю, даже на Западе уже признано, что Ильин создал великие историко-философские труды в своем раннем творчестве, и рядом с ними только книгу «О сопротивлении злу силою» можно поставить. В собрании сочинений они абсолютно отодвинуты на второй план, до курьеза дело доходит. Первая его оригинальная работа – это статья «Идея личности в учении Штирнера», где он основы своей собственной философии формулирует, т.е. это работа для исследователя должна быть одной из ключевых. И вот она попала в том «критики», где оказалась рядом с какими-то совершенно второстепенными рецензиями. Или великая книга Ильина о Гегеле – она только в двадцать каком-то томе в конце вышла. А на первый план выдвигается опять-таки публицистика, которая, повторю, совершенно не составляет главного в наследии этого мыслителя.

Аплодисменты

Б.И. Пружинин: Я добавлю к Ильину. У нас свои проблемы по изданию. У нас очень солидный редсовет и все академики подписали письмо-просьбу допустить нас в архив Ильина в МГУ. Потому что в Московском университете есть не разобранный архив Ильина. Они его разбирают – не разбирают, не знаю, но пока никого туда не пускают. Вот мы просим допустить до фотографий, до работ, чтобы хоть фоторяд сделать. Надеюсь, что и здесь нам не откажут. Обратились к ректору МГУ Садовчничему, письмо отправили, ждем ответа.


ВОПРОСЫ

А.А. Ермичёв: Так, вопросы! Да, Сергей Павлович!


С.П. Заикин: Замечательный замысел, все наверно разделяют этот взгляд на этот ряд книг. По поводу принципов комплектования, если можно два слова, боюсь никому это неизвестно. Под заказ это делалось, как делался томик Яковенко? Или использовались уже опубликованные работы? Или как разложится?




Б.И. Пружинин: Там внутри – и так и так. Было ограничение – работы должны быть написаны не раньше середины 1990-х годов. Мы хотели, чтобы это были современные работы… Это уровень современных исследований, именно он должен быть представлен… Конечно вынуждены были в каких-то случаях отступать. Но в принципе ориентация именно такова. А что касается, опубликованное или оригинально написанное – ну это как получится. Это редактор тома сам отыскивал, он специалист, он, как правило, знает всю ситуацию, и он кому-то заказывает, а чьи-то работы перепечатываются. Есть тома почти полностью перепечатанные. Розанов, например.

Т.Г. Щедрина: А есть и новые.

Б.И. Пружинин: А есть тома, как о Кропоткине, там вообще все работы новые, только что написанные. И вообще даже немножко тревожит тот энтузиазм и интерес, который вызывает анархизм у нас (смех в зале).

Т.Г. Щедрина: Можно?

А.А. Ермичёв: Да, пожалуйста.

Т.Г. Щедрина: Еще важно добавить, что, конечно, каждый редактор обязательно хочет внести какую-то изюминку в свой том. И вот Александр Александрович построил том о Яковенко так, что какие-то маленькие неопубликованные работы Яковенко как бы вводят в проблематику, они или предваряют, или завершают разделы, и в этом – изюминка тома.

Б.И. Пружинин: Но очень маленькие.

Т.Г. Щедрина: Маленькие и архивные, и поэтому это допускается. Также как, например, в томе о Карсавине все-таки Сергей Сергеевич настоял, чтобы открылся Красавин статьей Гревса о нем, а закрывался некрологом Зоммера. Поэтому тут иногда бывают отступления, когда чувствуешь, что редактор просто болеет душой за какие-то вещи и он уже чувствует свое целое и поэтому через редсовет это всё проходит.

А.А. Ермичёв: Я болел…... Татьяна Владимировна, пожалуйста! Татьяна Владимировна Артемьева.

Т.В. Артемьева: Уважаемые коллеги, прежде всего мне хочется, конечно, поздравить и издателей и редакторов томов, потому что это очень интересная серия, хочется прямо всё схватить и почитать. 

В связи с этим у меня два вопроса. Первое, будет ли, можно ли будет купить электронный вариант в Интернете? И если нет, не будет ли рассмотрена такая возможность? Потому что это все-таки работать с электронными текстами иногда, когда работаешь с тестом, иногда бывает даже удобней, не говоря уже о том, что это проще. Многие издательства продают электронные варианты.


Из зала: Очень правильный вопрос!

Т.В. Артемьева: И второй вопрос такого рода. Вот мне кажется, сегодня в презентации, и судя по всему и в содержании, затронуто очень много таких методологических вопросов. И, вообще, мы, историки философии, не так часто обсуждаем вопросы, связанные с методологией, в том числе, как издавать. Вообще говоря, вопрос это насущный. Я кроме как у Татьяны Геннадьевны даже нигде как-то и не встречала обсуждение этой проблематики. Потому что «как издавать», на самом деле – это не так просто. И нужно ли издавать философские тексты так же, как издает, скажем, Пушкинский Дом тексты, стараясь сохранить факсимильные какие-то нюансы. Или здесь нужно предлагать издания, которыми можно потом пользоваться для интеллектуального обихода. И не выльется ли сейчас эта презентация, это обсуждение, эта работа в какой-нибудь проект, связанный с методологией изданий, вообще, в исследование истории философии? Потому что сегодня озвучен был ряд положений такой методологии, которыми давно пользуются историки – и визуальные исследования, и устная история. Вот Татьяна Геннадьевна особенно привнесла в историю философии элементы устной истории и обсуждения с современниками мыслителя, истории идей, интеллектуальной истории. Хорошо бы сформулировать какие-то историко-философские методологии, которые сегодня вообще наверно необходимы: не просто, там, берешь текст и читаешь. Мы уже все переросли этот уровень. Спасибо.

А.А. Ермичёв: Спасибо!

Б.И. Пружинин: Значит, по поводу электронных версий я буду говорить. Как-то это еще не возникало в качестве задачи. Понимаете, тут я не тайну открываю – в большинстве этих томов (в первых пятнадцати, по крайней мере) там благодарность Дерипаска, на его деньги собственно издается это… Очень большие контакты у Петра Георгиевича Щедровицкого в этой области деловых отношений, он сумел добыть деньги. И часть этих тиражей просто бесплатно пойдет в библиотеки. Но тиражи небольшие и вопрос об электронных версиях – больной… И конечно издательство заинтересовано в том, чтобы распространять книги, и я просто поговорю с директором издательства «РОССПЭН». Я поговорю об этом. Эта мысль, кстати, очень интересная. В нашей стране вот до Питера дойти не может книга, я не говорю про Дальний Восток! Конечно, надо переходить к этому, спасибо. А второй вопрос, это Татьяна Геннадьевна, может, скажет. Тут мы как раз столкнулась с проблемной ситуацией.

Т.Г. Щедрина: Я Татьяне Владимировне очень благодарна за этот вопрос, потому что это действительно очень большая проблема сегодня. И я считаю, что проблема: как издавать – публикацией или реконструкцией – это одна из главнейших сегодня проблем в архивном деле именно с точки зрения философии. И поэтому сейчас планируется провести Круглый стол в журнале «Вопросы философии» на эту тему, чтобы позвать и сторонников публикаторского дела и сторонников реконструкций. Главное, чтобы человек понимал, что если он использует тот или иной прием, то это должно быть озвучено. Т.е. если это реконструкция, то должно быть заявлено, что текст реконструирован, а если это публикация, то тогда ты тоже должен об этом заявить. Но я хочу сказать, что даже если ты все знаки расставишь в публикации, это не спасает тебя от ошибок, и ошибки будут везде – как в публикациях, так и в реконструкциях. И поэтому здесь только опыт – проверяй, и спорить здесь могут только те люди, которые сами этим занимаются. Иначе у нас получается так, что одни издают, реконструируют или публикуют, а есть такой класс литературных критиков, которые, не зная, не опубликовав ни строчки, вдруг начинают резко выговариваться по поводу чужой работы, которую они никогда не делали. Я полагаю, что это то же самое, как писать рецензию на перевод, не зная языка.

А.А. Ермичёв: Спасибо! Так, пожалуйста, еще! Ростислав Николаевич, пожалуйста.


Р.Н. Дёмин: Я, к сожалению, не ознакомился с содержанием серии, поэтому мой вопрос, может, дублируется. Скажите, пожалуйста, в планах издательства есть ли работы, посвященные Дебольскому или Куклярскому? Менделееву, я имею в виду сына?




Б.И. Пружинин: Нет, но это вопрос, который постоянно возникает. Нет, пока не запланировано. Но, вот что я Вам хочу сказать. В самом начале, где-то года два назад была одна из первых (еще издания не было, серия только начиналась), пресс-конференция такая. Собрались люди, философы, и были критические замечания: почему у вас нет богословов? Почему не представлена философско-богословская литература? Ну да, упустили как-то, когда составляли, не подумали, давайте. Была масса на эту тему разговоров, а в действительности – лишь одна книга будет. Флоровского мы вывели из общего списка, там он предполагался в «Философии культуры», и будет отдельный том, его сейчас делает Черняев. Вот у Вас появилось идея – это не должно для вас бесследно пройти.

А.А. Ермичёв: Ибо всякая инициатива…

Б.И. Пружинин: Да, всякая инициатива наказуема (смеется). Подумайте. Понимаете, количество томов-то растет. Когда начиналось, это было 35 томов серия, сейчас их 39, может быть и 40, т.е. были бы заявки. Уже 40-й том растет, потом что мы с Татьяной Геннадьевной только что из Казахстана, там слово «Евразия» в ходу… Нас принимал университет Гумилева и естественно должен быть том о Гумилеве. Тут, правда, возникает вопрос к какой половине относить его, но куда ни относи, восстанавливается время как раз. Восстанавливается! Конечно, евразийцы и Гумилев – должен быть том. И казахи поддерживают. Вот тоже подумайте.

А.А. Ермичёв: Так, пожалуйста! Прошу Вас!

Т.И. Салагуб: Огромное Вам спасибо за Ваш труд! Скажите, пожалуйста, для меня лично понятно, что без Божьей благодати вряд ли у вас вообще что-то получилось. Скажите, пожалуйста, планируете ли Вы публиковать о. Сергия Булгакова?

Б.И. Пружинин: А как же, конечно!

Т.И. Салагуб: И еще тогда следующий вопрос: сколько у Вас проходит времени от момента возникновения идеи до реализации её вот в таком готовом виде?



Б.И. Пружинин: Знаете, когда это начиналось, предполагалось два-три года. Но стараниями нашими… Да, Татьяна Геннадьевна? …ужимаем сроки. Идут тома, и я думаю, что было намечено, обязательно завершим в этом году. Но может быть, какие-то тома останутся на 2014.

Т.Г. Щедрина: Я хочу сказать еще о том, что эта серия не могла бы так быстро выйти без особой рабочей группы, в которую входят моя дочь двадцати лет, студентка философского факультета, и её друзья, которые вычитывают всех мелких «блох», составляют именные указатели, фотографируют могилы, работают в библиотеке, они целой толпой вместе со мной приходят в отдел рукописей – такой десант высаживается, и мы переписываем какие-то вещи, которые нам нужны срочно, заказываем сразу на всех, понимаете. Чтобы я могла быстро просмотреть большой массив документов… Они очень-очень помогают в издании этой серии. И без них, конечно же, это было бы гораздо дольше. Они вычитывают, исправляют все сноски, приводят в порядок эти все тома перед сдачей уже в издательство.


                                      

Павел Александров студент 4 курса философского факультета ГАУГН рядом с надгробием В.Н. Ивановского. Осень 2012 года

                                      

Рустам Сабанчеев студент 4 курса философского факультета ГАУГН рядом с надгробием В.Н. Ивановского. Осень 2012 года



Т.И. Салагуб: Так вы счастливая мама!

Т.Г. Щедрина: Да, я счастливая мама (смеется), и тем более многодетная, потому что у меня детей очень много – все студенты, которые со мной работают – это мои дети.

А.А. Ермичёв: Алла Августовна, пожалуйста!

А.А. Златопольская: Я хочу выразить благодарность за прекрасную серию, и мне кажется, очень важно, что традиция не прерывается и говоря про марксизм. И я хотела спросить: а вот русский марксизм – что имеется в виду и какие имена в томе «Русский марксизм»?

Б.И. Пружинин: Сейчас этот том «утрясается». Первый том «Плеханов, Ленин» готов, делает Бузгалин, под его руководством. Ну, как выяснилось, всё не так просто.

А.А. Ермичёв: Ленин наверно.

Б.И. Пружинин: Нет, Ленин в первом томе.…

Т.Г. Щедрина: Там получается два тома – Первый: «Плеханов, Ленин». И во втором томе Деборин, Аксельрод, Луначарский и еще те марксисты, которые были опубликованы в «Вопросах философии», одно время была подборка по ним, я, к сожалению, сейчас не назову, когда.

Б.И. Пружинин: Идет такой разговор… Мы решаем – Троцкого вставлять – не вставлять, насколько он философ?

Т.Г. Щедрина: И очень трудно поднять марксизм (современные исследования его) на высокий уровень, потому что, как правило, в данном случае скат к идеологичности очень велик.

Б.И. Пружинин: Очень велик.

Т.Г. Щедрина: Т.е. нет вот этой позиции вненаходимости.

А.А. Ермичёв: Аллочока, ты хотела еще что-то задать?

А.А. Златопольская: Нет, просто спросить, Аксельрод, их же было две…

Т.Г. Щедрина: Нет, именно Ортодокс.

Б.И. Пружинин: Ортодокс, да, Любовь Исааковна.

А.А. Ермичёв: Прошу Вас!



С.А. Емельянов: Уважаемые гости, у меня вопрос, может даже два вопроса взаимосвязанных. Первый вопрос такой. По какому все принципу все-таки производилась селекция? Кандидатов на то, чтобы…




А.А. Ермичёв: А второй вопрос, сразу!

С.А. Емельянов: А второй вопрос сразу. Если вот эту ситуацию пролонгировать на современность, то кого из ныне живущих Вы бы удостоили такой чести..?

Б.И. Пружинин: Второй вопрос очень сложный. С одной стороны… С другой стороны… Да, сейчас я скажу.

С.А. Емельянов: По какому принципу – доктор наук, кандидат наук?

Б.И. Пружинин: Понимаете как, когда серия формировалась, вот первая начиналась. Вообще, вопрос формирования серии – это очень такой очень тонкий и очень сложный. Но есть, очевидно, имена по второй половине, они и пошли, прежде всего. Потом началось работа, как я рассказал о Флоровском. Выделяются какие-то фигуры, если есть люди, есть те, кто ими занимаются – это как минимум, потому что заявить можно, а кто напишет? Это очень серьезно на самом деле. Какие-то фигуры… получается, знаете, не тянут на том. У нас предполагалось первоначально, что будет том Сорокин и Мегрелидзе, а Сорокин только получается.. Понимаете, ну одну-две статьи. И получилось бы так, том о Сорокине, а в углу... ну так тоже нельзя! Значит, либо надо заниматься этим специально, т.е. выращивать людей, которое будут писать, и в рамках серии это происходит, всё время идет движение. Но я повторяю, есть очевидные фигуры, мы с них и начали. Все, здесь представленные, сомнений не вызывают. Что касается современности, там очень простой, но печальный принцип был – о светских философах только об умерших говорили. Да, потому что, если бы это… Знаете, даже когда об энциклопедии идет речь. Вы поднимаете энциклопедию – кого туда помещать? Петр Алексеев взял и сделал издание для всех, что называется, мы им пользуемся в редакции очень активно. Все сами на себя пишут объективки и он это помещает. Это очень удобно, это важно, это нужно. Но это ж не совсем то. А о живых – ну где вы остановитесь? Ну, есть кандидаты, которые много выше докторов, и есть доктора, которые выше академиков. А выше академиков нельзя (смеется). Знаете, это очень сложно так, да. Один том был сделан, и я, кстати, был редактором этого тома, о том, как философия у нас продолжается. И принцип подбора был очень простой, опять же, честно было написано в предисловии, что были взяты четыре академика – у нас только четыре академика по философии. Они представляют четыре направления в отечественной философии. И они были представлены. Дело в том, что еще одна особенность у них была, у этих академиков. Они жили и работали практически со всеми уже ушедшими, т.е. они шестидесятники по исходу своему. И поэтому был отдельный том. Но, понимаете, тут же буквально на обсуждении был задан вопрос: а почему там нет Библера, скажем? «А почему там нет…?», и пошли имена. Почему там нет Эриха Соловьева? Классическая статья «трех авторов», а почему….. И на этот вопрос «а почему?» ответа, как вы понимаете… Кто вообще истории ближе – из работающих у вас в университете? Коллег ваших? Это очень сложный вопрос, и тут, как вообще у историков принято, нужна дистанция.

А.А. Ермичёв: А позвольте тогда я спрошу!

Б.И. Пружинин: Да.

А.А. Ермичёв: А почему в этих книгах, посвященных второй половине XX века, нет ленинградских, петербургских философов? Ну, таких, например, как Свидерский? К примеру.

                                         

Б.И. Пружинин: Ну, это вопрос не совсем ко мне. К Лекторскому Владиславу Ивановичу. Но прятаться не буду. Знаете, ну конечно же, не может вот так закончится эта серия. Уже говорят о дополнительных томах, и конечно есть вот эти упущения. Конечно, прежде всего, появились имена, которые ближе и на слуху….

А.А. Ермичёв: И территориально (смеется).

Б.И. Пружинин: Конечно, ну а что тут с этим сделаешь?

А.А. Ермичёв: Понятно. Спасибо большое! Татьяна Геннадьевна добавляет.

Т.Г. Щедрина: Я буквально добавить два слова: когда создавалась Энциклопедия по методологии и философии науки, то Людмила Александровна Микешина нашла людей, которые написали про Ленинградский методологический кружок, и благодаря ее стараниям интеллектуальный Ленинград и Петербург предстает сегодня в Москве.

А.А. Ермичёв: Так Людмила Александровна свой человек.

Т.Г. Щедрина: Конечно.

Б.И. Пружинин: И в Москве свой, да.

Т.Г. Щедрина: И она очень хорошо знает все основные идеи, которые в Питере прорастали, она их обязательно представляет, как только какая-то возможность появляется.

А.А. Ермичёв: Спасибо! Константин Семенович, прошу Вас!

К.С. Пигров: Я тоже присоединяюсь к благодарности, Вы сделали замечательное дело. У меня вопрос о школьной философии в широком смысле слова.

                                            

Вот какие авторы и по каким принципам могут быть выделены в качестве обязательных, скажем, для средней школы? И, во-вторых, какие авторы необходимы для философских факультетов? Это вопрос, который, естественно, перетекает в вопрос о феномене классики. Т.е. вообще это связано с методологией историко-философских изысканий: в какой мере мы можем говорить о том, кто здесь классик, а кто не классик? Но на самом деле это самое существенное, что необходимо передавать, а что можно и оставить для самостоятельного чтения. Ну, скажем, без Ильина наверно нельзя, а вот без Эрна наверно можно. Или нельзя?

К.Г. Исупов: Наоборот всё.

К.С. Пигров: Или наоборот (смеется). Без Лосского можно или нельзя? Или его вообще можно забыть? Для детей, так сказать, и юношества. Спасибо.

Б.И. Пружинин: Вопрос прекрасный, но ужасно сложный. Действительно, задача, которую надо будет решать как-то по-особому. Вот я по журналу вижу – что нужно сегодня, что сегодня из философии было бы востребовано, если бы у нас в школе преподавали философию. Ну, хоть чуть-чуть, как во Франции, скажем, чтоб преподавали, ну отчасти хотя бы как во Франции, хоть чуточку вот чтобы могли… Я думаю, что надо было бы, конечно, представить, ну вот опят у меня получается… Я работал с Ильенковым – конечно, нужен Ильенков. Это действительно то, что из культуры прорастало и всё равно…

А.А. Ермичёв: И литератор хороший.

Б.И. Пружинин: И литератор, да.

Б.И. Пружинин: Нужны те, кто живописал в это время. Нужны работы историков, тех, кто создавал историческую школу, аналог французских школ исторических. Библер наверно нужен был бы. Но вы знаете, я вот сейчас отвечаю и думаю, вот я, я бы посидел, подумал, но это я. Это вообще надо было бы сделать предметом большого и серьезного обсуждения, Вы правы. Этот вопрос надо было бы поставить. Я просто боюсь сейчас… Вот я начинаю говорить, я могу – Трубников, вот Трубников обязательно должен был бы быть, это обязательно, потому что это действительно русская современная экзистенциальная философия, и по-настоящему близкая нам. Я вот сейчас расскажу. На той же презентации в Доме Лосева на презентации Карсавина поднимается человек, где-то ближе к концу и говорит, а вот скажите, как теперь философия решает вопрос: что первично, что вторично? (смеется) Ну всегда находится в аудитории такой человек, спрашивает как вот теперь-то. Вот знаете, что я ему мог бы ответить. Я ему немножко не так ответил, но близко к этому, я вам суть скажу. Я его хотел бы спросить, скажите вас сильно волнует этот вопрос (смех в зале). Вот действительно, нет, я по журналу знаю, что есть физиологи, физиологи высшей нервной деятельности, для них это вопрос где-то рабочий и важный. Но вас-то, вот нормального человека, он сильно волнует? Может быть вас по возрасту должно было волновать, он пожилой такой, вопрос о вечном и временном? Может быть то, что Карсавин обсуждал – может быть вопрос о евразийстве? В конце концов, от этого зависит пространство евразийское и будущее нашей страны. Мы с Татьяной Геннадьевной уже испытали на себе результаты этой таможенной политики. Моя попытка купить в Астане в Duty Free водку окончилась ничем, нам не продают, мы же в том же пространстве, нам отказали просто. Вот должно быть то, что волнует сегодня. Философов нужно подбирать таких, которые волнуют молодежь, и это вопрос, который надо обсуждать, я очень благодарен, что Вы его поставили!

А.А. Ермичёв: Татьяна Геннадьевна дополнит несколько.

Т.Г. Щедрина: У меня был такой опыт, в начале 2000-х годов меня попросили отрецензировать один учебник по обществознанию для старших классов. И я ужаснулась от той безграмотности, с которой авторы представляют философию, начиная с того, что онтологию они трактуют как учение о происхождении бытия. И заканчивая тем, что перевраны все фамилии или отчества (например, Александр Федорович Лосев…). А также в этом учебном пособии был идеологический крен. Понимаете, ведь философия – это то, что дает возможность мыслить. И в этом смысл философии для детей. И если мы хотим, чтобы философия была на уровне преподавания в школе, то должны обратиться к историческому опыту. Этот вопрос имеет в России глубокие традиции. Он обсуждался в начале 1900 года в Киевском Обществе классической филологии и педагогики под руководством А.И. Сонни. И в его работе принимали участие, конечно, мои любимые герои, в том числе Густав Шпет, Георгий Иванович Челпанов. И у Шпета, как раз была статья о преподавании философии в средней школе, и он говорил, что необходимо преподавать образцы философской жизни, жизни в философии. Не только идеи, но и то, как человек прожил свою жизнь в философии, как он действовал по своим идеям. Это и есть воспитательный момент, и тогда может быть выбран тот, который, возможно, и не очень интересен как философ, но как образец философской жизни. Главное, чтобы было обосновано, что этот человек действительно может позволить сегодняшнему школьнику задуматься над своим смыслом, над собственной жизнью. Потому что в философии нет проторенных путей, каждый человек приходит в философию и начинает в ней свой философский путь.

А.А. Ермичёв: Спасибо. А кто еще хотел бы задать вопрос? Поднимите, пожалуйста, руки. Тогда последний вопрос и после этого выступления чрезвычайно краткие, если они будут, не более трех минут. Прошу Вас!

Р.Н. Дёмин: Мой вопрос как раз к Татьяне Геннадьевне по поводу именно вот этой работы, о который Вы говорите. И я насколько я могу судить, она еще не опубликована. Каков объем это работы «К вопросу о преподавании философской пропедевтики в средней школе»?

Т.Г. Щедрина: Она опубликована!

Р.Н. Дёмин: Опубликовано уже да?

Т.Г. Щедрина: Опубликована в 2006 году, в третьем томе Собрания сочинений Густава Густавовича Шпета. И она там стоит второй, «К вопросу о преподавании философской пропедевтики в средней школе». 2006 год, называется книга Густав Шпет. «Philosophia Natalis. Избранные психолого-педагогические труды».

Р.Н. Дёмин: Понятно. И тогда вопрос еще один маленький совсем, по поводу преемственности поколений. А Ваша замечательная дочь какую тему выбрал для своей дипломной работы?

Т.Г. Щедрина: Она пишет у Лекторского Владислава Александровича и она занимается методологией, т.е. философия и литература, проблема методологии современных гуманитарных исследований. Пишет она по Бахтину, по Выготскому, по Шпету, т.е. по всем авторам, которые этих вопросов касались.

Р.Н. Дёмин: Спасибо большое!


ВЫСТУПЛЕНИЯ

А.А. Ермичёв: Так, спасибо за вопросы! Будут ли выступления, если будут то небольшие, не более трех минут. Пожалуйста!

                                       

А.А. Васильева: Можно мне, как праправнучки Каринского?

А.А. Ермичёв: Выходите, пожалуйста, сюда. Мы все хотим посмотреть на праправнучку Каринского! (оживление в зале)


                                               

А.А. Васильева: (Б.И. Пружинину и Т.Г. Щедриной) Низкий вам поклон за Ваши труды, потому что когда на меня обрушилось письмо Татьяны Геннадьевны, я была в совершенном удивлении. Потому что, конечно же, для меня это моя семья, у нас хранятся воспоминания Нины Михайловны Каринской, дочери Михаила Ивановича Каринского, из которых мы многое знаем. И о том, как жил Михаил Иванович, на какой стороне Невского проспекта, как протекала его научная деятельность, как он писал свои статьи, сидя в кабинете на кушетке, и как вся семья замирала, когда он садился за стол. И как дети могли дети бегать по его кабинету, но только не приставать с докучным вопросом. А детей у него было трое – Владимир, Николай, и вот Нина Михайловна, которая оставила вспоминания. И о жизни философа для меня в этих воспоминаниях удивительный момент. Дети, которым было 8, 7 лет и 3 года, когда папа защищал докторскую диссертацию, в семье обсуждалось постоянно проблема оппонирования, мам вычитывала корректуру, дети играли в защиту диссертацию. Они из стульев выстраивали кафедру, один писал диссертацию, другой ему оппонировал (смех в зале). Причем, младший здесь играл первую роль, старший был более говорливый, потом стал филологом, а младший стал философов впоследствии. Так вот во время защиты он произносил больше умных слов, «теории», «силлогизмы» «оппонирование», тем самым вызывал всемерное восхищение. Спасибо Вам большое!

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Да, Константин Семенович, выползите, пожалуйста, сюда! Константин Семенович Пигров.

                                                 

К.С. Пигров: Вопрос очень важный, но я постараюсь изложить его кратко. Дело вот в чем. (Б.И. Пружинину и Т.Г. Щедриной) Мне кажется, что вы начинаете такое дело, которое является частью другого, очень важного дела, которое я бы назвал «Философия как социальный институт». Я бы сказал: русская философия как социальный институт.

Б.И. Пружинин: Да!

К.С. Пигров: Т.е. что я имею в виду? Можно раскрутить философа, а можно его не заметить. Я люблю повторять фразу, которая шокирует и, прежде всего, приводит в ужас уже моего дорого Александра Куприяновича, моего младшего коллегу Секацкого. Я люблю повторять фразу: Секацкий не ниже Бодрийяра, я уверен, что это так, но Бодрийяр раскручен французской машиной философской, а Секацкий не раскручен. Вот спасибо Александру Александровичу, что Вы чувствуете, что здесь что-то есть. И мне кажется, что ваша работа необходимая и нужная, так же, как и работа школы связана именно в перспективе с тем, что мы должны сознательно и мощно сконструировать нашу русскую машину раскрутки русской философии. И с этой точки зрения я помню политику Французского института, который привозил, это недешево наверно стоило – и Даррида у нас был, спасибо большое Французскому институту, и тот же Бодрийяр был и многие-многие другие французы, которых сюда привозили, они выступали, дискутировали. И таким образом французская философия утверждалась в мире. А вот так, чтобы Александра Александровича привезти в Париж, да, или моего любимого Секацкого – вот на таком уровне – вот этого как-то нет такого у нас русского института философии. Вот к чему, мне кажется, мы идем, и с вашей помощью, и еще раз вам спасибо!

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Если нет желающих, заключительное слово нашему гостю, Борису Исаевичу. Прошу Вас, Борис Исаевич!

                                                  

Б.И. Пружинин: Вы знаете, в общем, для меня эта работа была неожиданностью, и я счастлив, что это случилось. Потому что ощущение дела, которое я делаю, делает Татьяна Геннадьевна, делают редактора томов, ощущение реального дела. Ощущение какого-то прикосновения к истории, ощущение того, что восстанавливается, реально восстанавливается что-то. Мы начинаем понимать смысл происходящего. Вот я очень не люблю официальные попытки поиска русской идеи, но вот в такого рода совместной работе философов по всей стране, – а у нас география огромная – вот об этом я еще не сказал. Я перебирал… Ну это проблема, я как проблему рассматривал. Я перебирал, как же сделать так, чтобы авторы получили свои авторские экземпляры, и это очень сложно. Я не беру зарубежных авторов, и по стране-то это сложно разослать! Но по стране работа идет, это чудесно, это и Ульяновск, и Волгоград, и это много городов, где работают над серией. Это консолидация философского сообщества, действительно, и это консолидация, которая позволяет себя осознать, что ли, по-настоящему. Вот и всё, что я хотел сказать.

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Последнее слово, Татьяна Геннадьевна. 

                                                 

Т.Г. Щедрина: Буквально два слова. Я хотела сказать, во-первых, спасибо философскому сообществу Петербурга, потому что я долгое время писала о «сфере разговора», о той интонации, которую когда-то вывезли на философском пароходе, именно об интонации. И вот присутствуя в этом зале, я ощутила, что эта незримая интонация доброжелательного общения, конструктивного обсуждения – она присутствует. Поэтому я просто в восхищении от вашей консолидированности, интереса, это очень здорово, хочется еще больше и больше работать.

И самое главное, что когда мы создаем эту серию, мы тем самым общаться друг с другом начинаем по-другому. Мы начинаем понимать, что пока мы не будем друг на друга ссылаться и друг друга цитировать, то мы не создадим этой конструктивной идеи русской философии. Пока мы будем просто через головы своих коллег общаться с Бодрияром, с Деррида. Я не говорю, что этого не нужно делать, это нужно делать, но в нашей традиции очень слабы связи друг с другом. Мы друг с другом очень мало общаемся на страницах журналов, очень мало цитируем друг друга. А ведь это и создает философское пространство общения. Большое вам спасибо!

Аплодисменты



Видеосъемка – Владимир Егоров
Фотографии Владимира Егорова и Наташи Румянцевой
Запись и расшифровка диктофонной записи Наташи Румянцевой

Благодарим за помощь в подготовке этого материала:
Бориса Исаевича Пружинина
Татьяну Геннадьевну Щедрину
Александра Александровича Ермичёва
Игоря Ивановича Евлампиева 



СЛУШАТЕЛИ